Уж за полночь приехали в Ялунинское, ночевать попросились. Насилу Фенко на печь залез, ночью жар у него поднялся, а утром видим – вовсе худо дело-то… Оставили мы его в Ялунинском, а сами дальше в Алапаиху поехали, думали, отлежится, пока мы ездим. Наказали хозяйке лечить его, денег дали. Фенко и сам говорил: пезжайте, мол, а я полежу дня два-три, на печи прогреюсь, авось и полегчает. Хлеб в Алапаихе продали, загрузились и поехали в обратный путь. В Ялунинском видим – Финоген не то што не поправился, а вроде еще больше расхворался… Одели мы на его тулуп, другим сверху накрыли, так лежа он и ехал всю дорогу. Ну да че уж теперь, дома-то скоро пойдет на поправу. Утре надо баню истопить, после бани-то сразу полегчает, да и нам с дороги помыться надо…
Наутро жарко топили баню и парили Анфиногена, но и после бани тому не полегчало. На пятый день после приезда Анфиноген Елпанов умер.
Горе семьи было неописуемым. Но как вновь поднимается нива, кажется, уж совсем вбитая в землю градом, так и человек помаленьку отходит. Среди повседневных забот забывается и большое горе.
Прошло сорок дней после смерти Анфиногена. Весна была хотя и поздней, но теплой. Подошло время сева, и Иван Петрович Елпанов с работниками выехал пахать пле.
НОВОЯВЛЕННАЯ ИКОНА
После 1775 года город Ирбит стал крупным торговым центром Зауралья, известным на всю Российскую империю, а Ирбитская ярмарка разрослась и приобрела размах и славу почти такие же, как ярмарка в Нижнем Новгороде.
В описываемое время Ирбит находился на пересечении караванных путей на границе Европы и Азии; товары везли из всех городов империи. Из Сибири шли меха, с Урала – железо, из Ташкента и Бухары – ковры и фрукты.
Торговый люд устремился на ярмарку и из-за границы, так что и китайские шелка, чай стали не в диковинку. В городе появились небольшие заводишки – винный, пивоваренный, но с закрытием ярмарки жизнь как бы затихала, и снова воцарялось глухое захолустье.
Это было невыгодно купечеству и духовенству.
Церковники Ирбита нашли выход: с ведома Святейшего Синода во всех церквах во время заутрени и обедни священники стали произносить проповеди о чудесах новоявленной иконы Параскевы-великомученицы. Среди верующих распространились слухи – якобы одной старушке во сне послышался какой-то голос, который повелел ей на утренней заре идти на Кекурскую горку, что за речонкой Арай, и на высокой, одиноко стоящей березе взять святую икону.
Старушка на гору не пошла; сон в следующую ночь повторился, но она и на следующий день не пошла. В третью ночь таинственный голос был подобен грому: "Иди, раба Божья Федосья, на юг и на восток до восхода солнца, и придешь ты к горе. Возьми икону с высокого дерева и помести ее в храм. Она явилась вашему народу, чтобы спасти его. Если ослушаешься – вся семья твоя погибнет, а дом сгорит".
Наутро разбудила Федосья внучонка Ванюшку, и пошли они вдвоем к Кекурской горке. Нашли одиноко стоящую ветвистую березу, а на ней – небольшую икону в дорогом окладе. Федосья велела Ванюшке влезть на дерево и снять икону, но икона тут же пропала с глаз, как будто ее и не было… Вернулись они домой ни с чем. На четвертую ночь Федосье таинственный голос велел идти за иконой одной – тайно, чтоб никто не видел, и в дороге не оглядываться. "А отрока Ивана с собой не бери, – внушал голос, – иди одна, и забудь все свои немоги…".