К 1945 году Черчиллю стало абсолютно ясно, что Британии придется выдержать тяжелую схватку с Вашингтоном, чтобы сохранить хотя бы остатки своей предвоенной силы. Трумэн с самого начала работы в администрации очень четко обозначил такое положение дел. Когда он, сразу после капитуляции Японии, в августе 1945 года внезапно аннулировал договор ленд-лиза с Британией и потребовал оплаты кредитов, предоставленных Британии во время войны, это был знак о создании Вашингтоном нового послевоенного порядка. К концу войны британский золотой запас упал до отметки в 1,5 миллиарда долларов, а краткосрочные обязательства выросли до 12 миллиардов долларов. Английская промышленность, которая не была связана с ВПК, лежала в руинах.

Добыча угля сократилась многократно, отключения электричества стали нормой. Миллионы возвращавшихся домой солдат, нужно было каким-то образом встроить в истерзанную гражданскую экономику.

Если бы Черчиллю удалось обманом заставить Трумэна вступить в конфронтацию с СССР, то была надежда, что Британия станет абсолютно необходимой Вашингтону и, по крайней мере, сохранит остатки былого влияния. Во всяком случае, так думали в Лондоне[114].

Аннулирование ленд-лиза было явным враждебным шагом против Лондона, особенно если учитывать, что Трумэн одновременно сделал исключение для Китая, продлив с ним этот договор[115]. Отмена кредитования и поставок в Британию были частью стратегии Совета по международным отношениям для удержания потенциальных соперников в борьбе за экономическую гегемонию в заведомо слабом состоянии.

А основным соперником как раз и была Великобритания, особенно ее зона стерлинга с имперскими предпочтениями для стран-участниц и доминионов в бесчисленном количестве колоний по всему миру. Архитекторы Американского века не собирались обращаться как с равными ни с кем, даже со своим давним союзником Великобританией.

Рузвельт и Рокфеллеры готовили Вторую мировую войну вовсе не для того, чтобы спасти Британскую империю, а как раз наоборот. Рузвельт и Трумэн оба отчетливо понимали, что Британию придется поставить на колени прежде, чем она согласится стать младшим партнером с англо-американским «особым союзом». Как писал военный посол Уинстона Черчилля Гарольд Макмиллан члену социал-демократической партии Ричарду Гроссману: «Мы, дорогой Гроссман, греки в этой американской империи. Мы видим в американцах те же черты, что греки видели в римлянах: огромные, вульгарные, шумные, беспокойные, гораздо более энергичные и решительные, чем мы, и при этом более праздные, имеющие гораздо больше все еще сохранившихся достоинств, но в то же время гораздо более коррумпированные. Мы вынуждены участвовать в союзных силах примерно так же, как греческие рабы участвовали в походах императора Клавдия»[116].

Программа для Германии после её капитуляции

Апрельская речь Черчилля в Фултоне обозначила поворотную точку в меняющейся политике конфронтации со Сталиным и Советским Союзом. Послевоенный англо-американский «особый союз» изначально не был союзом равных, вне зависимости от того, насколько сильно этого желали в Лондоне. Но, как полагали в Британии, они, по крайней мере, продолжали бороться за лидерство, пусть даже теперь в качестве пешки в американской игре.