Токарев заулыбался еще шире:

– Наверное, лучше… Его манера – «добрее». А Сева… Он, прежде чем перейти в обмен ударами, говорит себе: боли нет, боли нет…

– Подожди, – Аня непонимающе затрясла головой. – Так говори не говори, боль-то есть? Или это типа самогипноза?

Артем погладил девушку по волосам, прижал к себе:

– Если я себе сейчас скажу, что боли нет, а ты мне дашь сковородой по голове, то боль будет… А если мы на ринге, то адреналин решает эту проблему. Временно. Поняла?

Аня неуверенно кивнула и тут же задала новый вопрос:

– А Леша – добрее, потому что умнее?

Токарев ответить не успел – кто-то выше и левее, как оказалось, прислушивался к их разговору:

– Добрее он, потому что слабее. Слабак он. Его и не боксер урыть на улице сможет.

Голос прозвучал резко, почти агрессивно. Не поняв, кто говорил, Артем закрутил головой, ощупывая взглядом лица зрителей. Никто на его взгляд не откликнулся.

Аня по-женски мудро успокаивающе стиснула руку Токарева, но сама не удержалась от язвительного замечания:

– Уж не вы ли уроете-то?

– А не в этом дело…

И снова голос прозвучал словно ниоткуда. Токарев начал привставать, чтобы обернуться и найти глазами говорившего, но Аня силой усадила его на место:

– Да не обращай ты внимания… Даже я понимаю, что с Лешей на улице никто не справится – кроме такого же боксера… Правда?

Токареву показалось, что сверху прошелестел смешок… Артем нахмурился и ничего не ответил, потому что вспомнил историю, приключившуюся с ним пару недель назад…

…Его тогда занесло по делу в район улицы Шкапина. К нужному адресу он пробирался «огородами» – проныривая через дворики, потому что опасался стычки. Точнее, не опасался, а не хотел ее – зачем? Ответить-то он сможет, но на хрена попу гармонь? А «шкапинских» в те времена втайне боялись все. Хуже их были только «чубаровцы» в двадцатых годах, которые подарили русскому языку слово «гопник» (ГОП – городское общежитие пролетариата).

Впрочем, сейчас уже мало кто помнит о «чубаровцах», о садике Сан-Галли…

А в семидесятые годы улица Шкапина и район Нарвских ворот пользовались самой дурной славой. Это был тот еще райончик – паутинные бараки, нищая закусь дешевого пойла, безразличие к одежде и шакалья удаль подростков из неблагополучных семей… Все в этом районе было по-горькому, по-заводскому… И бились там люто – кость в кость. И менты там лютовали не меньше, чем ватажники, – если били, то в мясо, в синь и с перекурами. А если кто-то скулить начинал, ему в лицо гыкали: «А чего ты хотел? Мы давно так живем, Обводному каналу молимся…»

Несмотря на все предосторожности, Артем, подходя к Балтийскому вокзалу, разумеется на «шкапинских» все-таки наткнулся. Их было пятеро, и вся компания заслуженно причисляла себя к сливкам шкапинского «общества»: Гера – Быстрый Олень, Валера – Подножка, Саша Эймер по прозвищу КВН, Петя – Юнкер да Вадик – Мокша. Артем их, конечно, не знал по именам и кликухам, но этого и не требовалось. Лица и повадки говорили сами за себя.

Увидев чужого, шпана рассыпалась, как гиены, нашедшие раненого волка. Заводила – Гера – шагнул вперед, маскируя прищуром огонь в глазах.