– Да, именно вы, – подошел к нему вплотную Степа. – Вас кто отпустил?

– Сотрудник ваш… – нервно ответил мужчина. – А я что – задержанный был?

– Что вы? – обманчиво улыбнулся Харламов. – Не были… Вы сейчас задержаны!

– Н… не… понимаю… Вы кто? – залепетал мужчина.

Степа укоризненно вздохнул:

– Что-то никто сегодня вечером меня с первого раза не понимает… Руки! Да не вверх, а развернуться ко мне спиной и руки назад! Пофыркай еще!

На запястьях мужчины защелкнулись наручники – Харламов развернул его лицом к себе и рыкнул:

– Фамилия!

– У… Ужинский…

– Сам знаю! Так вот, подозреваемый Ужинский. Около получаса тому назад недалеко отсюда был задержан гражданин Янковскис Павел Григорьевич, который уже в машине поведал мне, как он по предварительному сговору с вами, вернее – с тобой, перхоть ты подзолупная, – зарезал девку молодую. Сейчас он уже это пишет и, очевидно, про тебя не забывает…

Ужинский, слушавший Степу с ужасом, прислонился к водосточной трубе и вдруг осел. Звено мятой трубы выскочило из крепления, и Ужинский с жестяным грохотом опрокинулся на асфальт. Охранявший вход старший сержант Плотов подошел к ним поближе, глянул на упавшего мужчину и спросил спокойно Харламова:

– В поддых ты ему, что ли?

– Обижаешь! – хищно оскалился Степа. – По нервам, и в самое яблочко!

Ужинский заворочался на асфальте. Харламов наступил ему на грудь ботинком и сказал, закуривая:

– Не теряйте самообладания, уважаемый! К стенке поставят Янковскиса, а тебе, гнида, прокурор на лбу только пятнашку и нарисует! А если мне сейчас явку накарябаешь – так тринадцать получишь! Ну как – по рукам, Ужинский?

Ужинский затравленно глянул на Плотова. Старший сержант сокрушенно кивнул:

– Дело говорит. Ты, милок, соглашайся, а то… Его из лагеря строгого режима поперли за то, что он явку с повинной о подготовке покушения на Горбачева выбил… у семерых.

Ужинский закрыл глаза. Его заколотило. Ссохшимися губами он вдруг замямлил:

– Неужели вы ему верите, что я знал, что он убьет?

– Верим! – заорал Харламов. – Ему – верим! Он ведь чистосердечное пишет, а ты, мразь, разлегся здесь! Подъем! В этапную камеру, сука!

Пока Степа поднимал на ноги враз обессилевшего мужика, из бара выбежал Токарев. После короткого обсуждения Ужинского, как драного кота, поволокли к машине.

Старший сержант Плотов, пока суть да дело, деликатно поинтересовался у Харламова:

– Слушай, а кто такой Янковскис?

– Не Янковский, а Янковскис, – поправил его Степа. – Это мой двоюродный брат из Риги.

– О, как! – хмыкнул старший сержант.

Началась суета. Даже Токарев на радостях цокал языком:

– Ай да Харламов, ай да сукин сын! На голом месте – развалил до седла!

Степа зарделся от удовольствия…

…Василий Павлович принял решение остаться в баре вместе с Ткачевским и другими вызванными силами, чтобы с прокуратурой доделать мелочи.

Токарев знал, что этот этап работы – самый неблагодарный и скучный, но самый важный для следствия и суда. «Дожимать» Ужинского он доверил «молодежи»:

– Пусть берут на себя ответственность… Харламов, Тульский… Боцман, наверное, уже пришел. Все будет правильно, так он объяснил свое решение Ткачевскому. Тот согласился с начальником, поскольку по-человечески все было понятно – все видели лицо Артура…