Я. когда вернулся из Севастополя, как мне и было указано, никому ничего не доложил и пошёл дальше читать лекции в обществе “Знание”. Но вскоре мне пришлось встретиться с генералом Серовым.

— Ну, тебе повезло, Лукич, — сказал он, — что я тогда проморгал твой приезд в Севастополь. Никогда бы ты у меня в Севастополь не доехал. А когда Загогулько мне доложил, что ты в городе, я подумал, подумал и рукой махнул. Ладно, думаю. Лукичу можно. Пусть разбирается. Ты такие, брат, тайны знаешь, что одной больше, одной меньше — какая разница? Но ты молодец, Лукич, быстро тогда разобрался, Я даже и не ожидал.

— Да что там сложного? — скромно возразил я, — всё ведь шито белыми нитками, Иван Александрович. Любой бы на моём месте разобрался.

— Любой, — передразнил меня генерал, — да любой бы, как только первое слово сказал, сразу же на дне бухты оказался с пломбой в затылке и гирей на ногах. Тот молодой, что с тобой по городу ходил, только этого сигнала и ждал. Да не дождался, потому что его самого пришлось пристрелить, когда Загогульку брали. А согласись, Лукич, с линкором этим хорошо мы сработали?

— Да ничего хорошего, — возразил я, — топорно. Да и ребят молодых жалко.

— Что-то ты жалостливый стал, Лукич, — недовольно пробурчал Серов, — что там погибло-то? Меньше тысячи человек. Чего их жалеть? Бабы новых нарожают, как говорил товарищ Сталин. А корабль и так на слом шёл. Так что Родина металл получила. Какая разница — так его резать или днищем вверх. Количество стали от этого не уменьшится.

Я промолчал. Серов до войны командовал расстрельной ротой. У него своя логика.

— А с Жуковым тебе удалось встретиться? — спросил я.

— Позднее, — ответил Лукич, — уже после того, как его с должности Хрущёв снял в пятьдесят восьмом году. Жуков в Югославии был с официальным визитом. И пока он там был, его от должности отстранили… А при возвращении в аэропорту его ждал почти целый полк КГБ. Но правила требовали, чтобы присутствовал кто-нибудь из членов или хотя бы кандидатов в члены Политбюро, дабы зачитать маршалу решение о снятии его с должности. Все, конечно, трухнули. Послали Катю Фурцеву, которая в то время была брошена на усиление соцкультуры. Министром она была культуры и кандидатом в члены Политбюро. Баба боевая. Начинала она у нас надзирательницей во внутренней тюрьме на Лубянке, потом была опером в женской зоне, а позднее перешла на партработу.

Жуков её выслушал, снял с себя маршальскую фуражку, надел её Катерине на голову и сказал: “Ладно, командуй теперь ты” и отправился в опалу до конца жизни.

Катя мне позвонила и говорит:

— Лукич, будь другом, отвези маршалу Жукову фуражку. А то неудобно, куда она мне? А могут разговоры начаться, что я без решения Политбюро украла у маршала фуражку.

— Ладно, Катя, — говорю, — по старой дружбе отвезу. А меня на его дачу пропустят?

— Я тебе спецпропуск выпишу, — пообещала она.

Поехал я. Пока доехал, пять раз документы проверяли. На одном посту даже спрашивали, зачем еду, по какой такой надобности? Как к Наполеону на остров Святой Елены добирался.

Я честно говорил, мол, фуражку отвожу маршалу и вообще, ребята, это не ваше дело. Лет пять назад вас за такие вопросы шлёпнуть могли, да и сейчас не думайте, что рот можно раскрывать, когда вздумается.