— Маркадер, — подсказываю я.
— Во-во, Маркадер. Так его похоронили под именем Гомеса. Так и на памятнике выбили. И звёздочку героя рядом.
— А Борман был героем? — выясняю я.
— Представляли, — вздыхает Василий Лукич, — но не дали. Какая-то у него там история вышла с казёнными деньгами. Никак отчитаться не мог. А суммы, сам понимаешь, какие. Но выкрутился. И пенсию пробил, и дачу, и ни дня не сидел. А Мюллера как посадили, так и пропал…
— Посадили всё-таки? — удивился я.
— По-глупому всё вышло, — снова вздыхает Василий Лукич. — Как началась эта кампания по борьбе с космополитизмом, так все будто ошалели. Его в эту кампанию взяли. Какая-то комиссия из ЦКК конспекты его лекций проверила, нашла их космополитическими и не отвечающими политике партии по национальному вопросу. И пропал человек…
— Шлёпнули? — спросил я.
— Точно не знаю. — Василий Лукич отхлебнул остывшего чаю и продолжал. — Не знаю. Я-то ребят из ГУЛАГа, которые на спецточках сидели, всех знал. До войны сам, почитай, лет двадцать на этих спецточках служил. Там и не такие, как этот Мюллер, сидели. Я с ними тихонечко говорил, больно уж он мне нравился. Много я, конечно, сделать не мог, но по мелочам-то помогал. Ну, скажем, чтобы крыс в камеру не запускали или клопов не сыпали. А если режим другой — чтобы сметану давали, даже если не положено. Но ребята все, как один, в отказ: не слышали, не поступал такой. Если бы прямо у нас в подвале шлёпнули, то я это в тот же бы день узнал. Но — хочешь верь, хочешь нет — ничего так и не знаю, — он понижает голос. — Параша была, что его израильской разведке передали. Уж очень они хотели знать, что он насчёт сионистов в своём гестапо накопал. А тут как раз борьба с космополитами — они и влезли.
— Что-то не верится! — я с сомнением покачиваю головой. — Вот так вот взяли просто и передали?
— Просто ничего не бывает, — отвечает Лукич. — Не просто, а в обмен на что-нибудь. Вы нам Мюллера, а мы вам “Дело врачей”.
— “Дело врачей”?! — в ужасе кричу я. — Причём здесь “дело врачей”?
— Ну, если ты таких простых вещей не понимаешь, — смеется Лукич, — то мне тебе и не объяснить. Ты знаешь, что Сталин два раза в Тель-Авив лично летал? — Лукич наслаждается моей растерянностью, специально делает паузу, глядя на меня с ухмылкой, а затем поясняет. — Подлечиться ему надо было. Хозяин-то у нас был совсем плох. О том мало кто знает. В сорок третьем, после Тегерана, думали, что всё уже — концы отдаст. Спасибо, Гитлер своего врача прислал, еврея. Моррель его фамилия или что-то в этом роде. Уже не помню. Так тот его вытащил. А после войны этот Моррель в Израиль уехал…
— Вместе с Гитлером? — ехидно спрашиваю я.
— Причём тут Гитлер? — отмахивается Василий Лукич. — Гитлер у нас на Кунцево-4 жил, дай Бог памяти, чуть ли не с июля сорок четвёртого. Это уж ты мне поверь. Не со слов говорю, а сам всё видел. Мы во время войны под Смоленском специальный аэродром держали. Так самолёты Москва-Берлин летали, как по расписанию. Кто летал, зачем летал — не нашего ума дело. А вот принять самолёт, заправить и дальше отправить — этим как раз мои люди и занимались. Немцы все свои трёхмоторные “хенкели” гоняли, а мы на американских “дугласах”. Я не особенно любопытствовал. Сам знаешь, разговор тогда был короткий — пломба в затылок, за ноги оттащат в канаву, и никто не вспомнит. Но Молотова пару раз в этих самолётах видел… Так о чём я говорил? Перебил ты мне мысль. Я тебе говорю: на Сталина страшно смотреть было. Когда он понял, что его план рухнул, чёрт знает, что с ним произошло. Волосы стали выпадать, зубы тоже. Ну, заживо человек гниёт — и всё. Он ведь уже в Потсдам сам не ездил, “куклу” послал. Его только в Израиле на ноги и ставили. А уж какую цену они с него за это брали, я не знаю. Но немалую, наверно, если учесть, в какой мы заднице сегодня сидим. Но латали они его прилично. В пятьдесят втором уже совсем был, как огурчик…