Дмитрий сделал паузу. Ночь расстилалась над горами. Четверо человек, как и тысячелетия назад, жались к костру. Как и древние люди, огнем они отгоняли диких зверей, а историями — сон и страх. И казалось, что на дворе не просвещенный двадцатый век, а доисторические времена, когда охотники в шкурах вот так же коротали время до рассвета, охраняя сон племени и сберегая драгоценный огонь…

— Назавтра, — продолжал студент, — я снова пошел на выставку моего недруга. Клянусь, у меня не было никакой задней мысли. Просто хотелось еще раз посмотреть его работы, имевшие отношение ко мне. Однако я наткнулся на запертые двери. Рукописное объявление извещало, что выставка закрывается — без объяснения причин. Через окно я увидел, как служители снимают со стен картины и составляют их в угол. Я постучал и попытался выяснить, отчего экспозиция закрыта, — однако никто не смог или не захотел мне ответить. Может, возникла у меня шальная мысль, подействовали мои видения, которыми я вчера распалял себя? Я отбросил эту идею. Маэстро, хоть и выкрадывал непонятным способом свои картины из тайников моего подсознания, в сущности, не нанес мне никакого вреда или ущерба. А вот закрытие выставки на второй же день могло означать, что художник впал в немилость и его ожидают неприятности. У меня даже был порыв броситься к нему на квартиру, объясниться… Но я остановил себя. Что я мог сказать ему? Выразить свое сочувствие? Повиниться? Или заверить, что я не имею отношения к его неприятностям?.. Глупо! Конечно, я не стал этого делать… А дальше… Моя жизнь потекла своим чередом, но мысленно я постоянно возвращался к художнику, его картинам, моим снам, закрытой выставке… И тем видениям, что я насылал в ту морозную ночь на голову живописца… Разумеется, я больше ни разу не повторил в своем воображении тех казней, что творил над ним…

— Ну и напрасно, — вдруг звучно произнес Аркадий. — Твоя позиция характерна для интеллигенции. Вы своей мягкотелостью всегда только портите смелые начинания — порой свои же собственные.

Софья живо повернулась к Аркадию:

— А ты? Как бы ты поступил на его месте?

— А я, — рубанул Аркадий, — считаю, что, сказавши «а», надобно говорить и «бэ». И если ты встал на дорогу возмездия — следует пройти свой путь до конца.

— Но я и без того, оказывается, отомстил художнику, — грустно произнес Дмитрий. — И отомстил совсем не сообразно вине.

Старик устремил на молодого человека проницательный взгляд:

— Почему вы так решили?

— Мне тяжело говорить об этом… Но… Сказать надо… — пробормотал он. — Словом, через два дня я ехал в трамвае. И случайно услышал один разговор… Его вели двое мужчин явно богемного вида. Такие, знаете, в беретках, очках, с бородками… И вот один из них сказал другому: «А знаешь ли ты, что имярек, — тут он назвал фамилию «моего» художника, — совсем плох?» — «Что ты говоришь! — чуть ли не с радостью воскликнул второй. — А что с ним?» — «Выставка у него всего один день провисела, а когда вечером позвонили из Смольного и велели ее закрыть — его той ночью кондрашка-то и хватил. Обширный инфаркт. Вряд ли выкарабкается…»