— Да так… непривычно такое слышать. У нас-то всё лягушек да мышей режут и то не во всех академиях, — ответил мне старик. — А у вас людей пластуют. Ну, хоть преступников, а не первых попавшихся. За дело хоть, или первых попавшихся, посаженных по доносу соседа?

— Их к казни приговаривают. Кого-то казнят в самом деле, других отдают магам или в магические учебные заведения, где требуются жертвы или живые пособия для отработки заклинаний, проверки зелий и амулетов. Вам их, что ли жалко?

— Ну, люди же, — тихо сказала Маша. — Что бы они ни натворили, но пытать и мучить… нет, я не могу этого понять.

— Не нужно их жалеть, Мария. Те, кого приговорили к казни и отдали магам, не достойны даже капли жалости. Это звери и демоны в человеческом теле. Детоубийцы, убийцы матерей и отцов, людоеды, сектанты, приносящие младенцев в жертву демонам и так далее. Каждого из них палач ломает и жжёт калёным железом несколько часов, а потом оставляет умирать в клетке или на колесе, других сажают на кол или медленно варят в масле, не давая захлебнуться или быстро умереть от боли. Это те, кто не попал к магам. Так что, что на эшафоте, что в академии, но они просто так не умирают. Иногда в руках магов не так долго страдают или быстро сходят с ума, что для них великое благо.

— Ну и страсти ты рассказываешь. У нас такое только в средние века с людьми творили, — произнёс Прохор. — Когда считали, что Земля плоская и где-то на облаках живёт господь с ангелами.

— А сейчас что делают с преступниками? — поинтересовался я и прищурился. — Только не говори, старейшина, что у вас преступников не стало. В это ни за что не поверю. Как и в то, что вы всех прощаете и не наказываете.

— Да бог с тобой, Киррлис, куда же эта плесень исчезнет? — хмыкнул тот. — Полно тех, кто считает, что законы ему не писаны. Ну, и государство порой само назначает таких козлов отпущения, чтобы всё стадо держать в строгости.

— Дядька Прохор! — возмущенно воскликнула девушка, чем-то задетая словами родича.

— Ой, Машка, да разве это не так? Вон ентот учитель из бывших сам признался, что написал на кого-то донос, чтобы себя выгородить. И как этот случай не считать, что неизвестного человека сделали крайним и отправили лес валить ни за что?

— Значит, было за что, — сказала та. — Невиновных не сажают. На тебя тоже писали доносы, помнишь? Но отпустили же после разбирательства, а доносчиков самих посадили в прошлом году.

— Как не помнить, — вздохнул старик. — Такое не скоро забудешь.

— Вы мне про своих преступников расскажите. А своё былое потом вспомните, — напомнил я этой парочке о поднятой теме.

— В лагеря их отправляют. На каторгу, в смысле. Знаешь, что это? Ну, там лес валить, камни ломать, ещё чем-то тяжёлым и опасным заниматься.

— Знаю про каторгу. Примерно тем же и в моём мире преступники занимаются, кого на эшафот не отправили, — я кивнул.

— А кого-то расстреливают, кто совершил особо тяжёлые грехи. Пулю в затылок пускают или к стенке ставят, после чего из пулемёта — тра-та-та, — старик поднял на уровень груди кулаки и несколько раз ими мелко встряхнул, вероятно, изображая тот самый пулемёт. — Быстро и почти без боли. Но чтобы пытать кого-то, мучить просто так или опыты ставить — о таком не слышал. Ежели только перед судом косточки поломают да ливер отобьют, чтобы признания получить.