Лихачев писал Енишерлову:

«…B последнюю минуту, когда мы уже стояли в соборе, явился президент… Хорошо — по собственной воле, не приехали Мария с Георгием, разные губернаторы. К счастью, не нашлось денег, чтобы превратить похороны в „постановку“. Не было ряженых в старую форму, зато были шотландские волынщики (Николай был шефом одного из шотландских полков)».

От родового дворянства присутствовал барон Фальцвейн (по матери Епанчин). Романовы и Епанчины произошли от одного общего предка…

Сохранилась фотография, сделанная после церемонии; Ельцин пожимает руку Лихачеву, благодарит его. Улыбка Лихачева несколько вымученная, взгляд Ельцина — властный, уверенный и в то же время — чуть вопросительный… «Наверное, если мы обмениваемся рукопожатием с самим Лихачевым — значит, мои отношения с интеллигенцией более-менее в порядке?»

Чрезвычайная важность миссии Лихачева была по достоинству оценена Ельциным: 1 октября 1998 года Лихачеву была вручена высшая награда России — орден Святого апостола Андрея Первозванного.

По ощущениям Екатерины Юрьевны Гениевой, директора Библиотеки иностранной литературы, церемония не совсем соответствовала вкусам, да и самому облику Дмитрия Сергеевича:

«Все действо происходило в то время, когда только открылись отреставрированные кремлевские покои. Помню, какое тяжелое впечатление произвела на меня эта невообразимая позолота. Дмитрий Сергеевич и Борис Николаевич долго беседовали за закрытыми дверями. Когда они вышли к собравшимся… я заметила, как плохо облик Дмитрия Сергеевича гармонировал с нуворишской роскошью кремлевских покоев. Скромно одетый, с палочкой, Дмитрий Сергеевич всем своим видом словно бы укорял эту позолоту и роскошь.

Борис Николаевич вручил Дмитрию Сергеевичу красивый орден, который был специально сделан с учетом всех геральдических премудростей.

…Когда мы ехали с ним из Кремля, почему-то разговор зашел о вещах, которые Дмитрий Сергеевич хотел бы увидеть сделанными, как он выразился, „пока я жив“… Его очень беспокоили малые музеи, проблемы малых городов, малых библиотек. В этом разговоре проявилось и его внимание к личности любого человека, будь то директор Эрмитажа, Русского музея или библиотекарь в городе Мышкине: эти фигуры были для него абсолютно равнозначными.

…Мы приехали в библиотеку, поднялись в дирекцию и перекусили. Он сказал: „Я бы хотел посмотреть библиотеку“… Когда мы дошли до одного из залов, где было особенное скопление студентов, я, говоря чуть громче, чем обычно, рассказывала Дмитрию Сергеевичу о том, что мы в данный момент осматривали. Вдруг я поняла, что студенты в какую-то секунду осознали, что перед ними — живой Дмитрий Сергеевич Лихачев… Разрешилась эта тишина тем, что весь этот зал, переполненный молодыми людьми, встал и зааплодировал Дмитрию Сергеевичу… Я помню, как тогда у меня подкатил комок к горлу, как я видела глаза Дмитрия Сергеевича, ставшие такими мягкими, влажными под очками. Он тихо сказал: „Спасибо!“ Думаю, что по силе воздействия для Дмитрия Сергеевича это было не меньшее признание, чем все торжества в Кремле».