– Тебя пока что никто не отпускал. – Это было сказано слишком веско, чтобы возражать. – Ты кто такой есть? Дима небось?

– Нет! – Роман несказанно обрадовался, что он никакой не Дима, потому что при упоминании этого имени крепыш угрожающе шагнул вперед. – Меня зовут Роман. В свое время Люба работала в моем офисе, и я…

Он запнулся, понятия не имея, как лучше закончить фразу. Но крепыш сам сделал это за него:

– Привык трахать ее, когда вздумается, ясный перец… Чего молчишь? Язык в заднице застрял? Может, ты с дуба екнулся?

За спиной крепыша промелькнула бледная Любаша, состроила Роману огромные предостерегающие глаза и исчезла в глубине квартиры бесплотным призраком. Только после этого Роман осознал, что особую выразительность ее взгляду придали два симметричных синяка, расползшихся с переносицы по всему лицу. С усилием проглотив слюну, он заговорил слегка вибрирующим от нехорошего предчувствия голосом:

– У нас чисто деловые отношения. Вот, случайно оказался в ваших краях, решил узнать, как она поживает, не хочет ли…

– Бесплатно отсосать у тебя по знакомству.

У крепыша имелась скверная привычка завершать недосказанные мысли собеседника, причем даже не трудясь придавать своим умозаключениям вопросительную интонацию. Он не гадал, не строил предположения, он констатировал факты, которые, как известно, упрямая вещь, особенно если их излагают совершенно безапелляционным тоном.

– Прошу прощения. – Слова с трудом протискивались сквозь резко сузившуюся гортань Романа. – Мне пора.

– Успеешь, – отрезал крепыш и приблизился к нему, развязно волоча шаркающие шлепанцы по полу. – Я еще не закончил.

– В чем дело? – возмутился Роман дискантом, когда чужая рука, остро пахнущая селедкой и уксусом, без труда ухватила его за воротник. Пальцы крепыша держали его небрежно, ничего не стоило вырваться и припустить вниз по лестнице, но по какой-то загадочной причине у Романа не нашлось на такой отчаянный подвиг ни сил, ни решимости.

– Это даже хорошо, что ты не Дима, а Роман, – талдычил ему крепыш, скучно глядя куда-то поверх его макушки. – Любка мне про тебя мно-о-ого чего рассказывала. Я как только дембельнулся, так и заявился к ней с расспросами. Мол, колись, курва, с кем гуляла, кому давала, пока я родину защищал? Она все и выложила. Я такой, мне лапшу на уши не навешаешь.

Глядя в неподвижные стеклянные глаза крепыша, Роман прекрасно понимал причины бессмысленной Любашиной откровенности. Лично ему тоже вдруг захотелось покаяться или попросить прощения. Такие бы глаза – да на икону! Грешники все колени посбивали бы.

– Я не знал. Ничего не знал про вас с Любой.

– Теперь знаешь.

Пальцы крепыша по-паучьи пробежались по воротнику собеседника, укрепились там поудобнее и сжались в кулак. Второй кулак, как определил Роман, скосив глаза вниз, задумчиво раскачивался увесистым маятником над грязным полом лестничной площадки. Вспомнились вдруг Роману здоровенные чугунные шары, которыми разрушают стены домов. И почувствовал он себя хрупким строением, предназначенным к сносу.

– Она сама! – выпалил он, страдая от своей трусости и беспомощности.