Когда после третьего курса в колледже начались каникулы, Морис ждал, как всегда, Жюля Белуша. К тому времени он уже не хотел увидеться с семьей, и единственным, что влекло его в Новый Орлеан, была Розетта, хотя возможность увидеть ее была совсем призрачной. Урсулинки не позволяли неожиданных посещений никому и уж тем менее молодому человеку, неспособному представить доказательства близкого родства. Он знал, что отец никогда не даст ему разрешения, но не терял надежды на своего дядю Санчо, которого монахини уже знали, потому что он навещал Розетту все это время.

Из писем он узнал, что Тете после того происшествия с Гортензией была отослана на плантацию. Чувство вины терзало его: он представлял себе, как Тете от зари до зари режет тростник, и к горлу его подкатывал ком. Не только он и Тете дорого заплатили за этот удар арапником, но, по-видимому, и Розетта впала в немилость. Девочка несколько раз писала Вальморену, умоляя его прийти с ней повидаться, но ответа не получила. «Что такого я сделала, чтобы потерять любовь твоего отца? Раньше я была ему как дочь, почему он забыл меня?» — повторяла она в своих письмах Морису, но он не мог дать ей честный ответ. «Он не забыл тебя, Розетта, папа тебя любит, как любил всегда, и он заботится о твоем будущем, но плантация и дела отнимают у него слишком много времени. Я тоже не видел его уже три года». Для чего писать, что Вальморен никогда не признавал ее своей дочерью? Еще до своей высылки в Бостон он просил, чтобы отец отвел его навестить сестренку в монастырской школе, но тот сердито ответил, что его единственной сестрой является Мария-Гортензия.

Этим летом Жюль Белуш в Бостоне не появился. Вместо него прибыл Санчо Гарсиа дель Солар — в широкополой шляпе, быстрым галопом и с еще одной лошадью на поводу. Он спешился одним прыжком и шляпой отряхнул с себя дорожную пыль, прежде чем обнять племянника. Жюль Белуш получил ножевую рапу за карточные долги, и Гизо пришлось вмешаться, чтобы избежать разговоров: сколь бы дальним ни было связующее их родство, злые языки не преминут соединить имя Белуша с уважаемой ветвью семейства. Они сделали то, что положено было совершить любому благородному креолу в подобных обстоятельствах: родственники оплатили его долги, приютили, пока не зажила его рана и он не смог сам стоять на ногах, дали ему денег на карманные расходы и посадили на корабль с инструкциями не сходить с него раньше Техаса и никогда не возвращаться в Новый Орлеан. Все это и поведал Санчо Морису, сгибаясь пополам от хохота.

— Ведь на его месте мог оказаться и я, Морис. До сих пор мне везло, но в один прекрасный день тебе может прийти известие, что твоего любимого дядюшку изрешетили кинжалами в каком-нибудь захудалом притоне, — прибавил он.

— Да не попустит этого Господь, дядя. Вы повезете меня домой? — спросил его Морис голосом, который совершал переходы от баритона к тенору в рамках одного предложения.

— Да как это только тебе в голову пришло, парень! Ты хочешь похоронить себя на все лето на плантации? Мы с тобой отправимся в путешествие, — объявил ему Санчо.