– А эта ваша… Меришка – твоя подруга или сестра?

– Брата моего жена! Хорошо людей лечит и гадает хорошо!

– Скажи, пожалуйста… – На мгновение товарищ Ванда умолкла, глядя через плечо Симки в окно. – У вашей Меришки и товарища комполка был… роман?

– Чи-и-и-во, товарищ комиссар?.. – жалобно переспросила Симка. – Кто-кто у них был? Никакого-такого Романа я не знаю, и Меришка тоже не знает, вот вам крест истин…

– Тьфу, глупая! – скупо усмехнулась Коржанская. – Я совсем другое имею в виду. Впрочем, ладно, это неважно.

– Раз неважно, зачем спрашивать? – вкрадчиво поинтересовалась Симка. – Ежели ты про что-то паскудное, так вот чтоб мне на своей кишке повеситься, коли было! Меришка – мужняя баба, а товарищ комполка – такой начальник разбольшущий! Ему и вовсе невместно за чужими жёнами стрелять! Да и в таборе такого никто не дозволит! Так что напрасно беспокоишься!

– С чего ты взяла, что я беспокоюсь? – ледяным голосом спросила Коржанская. – Ступай ужинать.

– А погадать?

– Это лишнее.

– Да почему ж? – осмелев, улыбнулась во всю ширь Симка. – Вот я на тебя гляжу и всё про тебя знаю. И кого любишь, знаю, и кого ждёшь, да не дождёшься… Рядом с тобой он ходит, каждый день на тебя смотрит – и, как слепой, не видит ничего. А ты сама ничего не скажешь, пусть хоть сердце твоё угольком сгорит, потому что…

– Боже, какая чушь! – отрывисто сказала Коржанская, поворачиваясь к Симке спиной. – Ступай ужинать. Ночевать приходи сюда. Завтра вставать до рассвета… нет, постой. Подойди, пожалуйста.

Озадаченная Симка послушалась. И замерла, когда Коржанская осторожно, даже нежно взяла её за подбородок и, приподняв девчонке голову, долго смотрела в её испуганное лицо.

– Матка боска… Как же ты на Зосю похожа. Даже возраст почти тот же.

– А Зося – это кто?.. – решилась спросить Симка.

– Неважно. Ступай… Иди-иди.

Предрассветный Дон спал. В небе, ещё тёмном, таяли звёзды, тонкий серпик месяца падал за холмы. Холодный воздух набегал от реки, полз за воротник рубахи, и Беркуло невольно ёжился. Изредка оглядываясь, он видел в сумраке головы лошадей. Совсем рядом слышалось сопение Глоссика, чуть поодаль, совсем уже невидимые, стояли «казаки». Они ждали здесь, возле спуска к песчаной косе, где широкая дорога сужалась, уже больше часа и за всё это время не обменялись ни словом.

В глубине души Беркуло надеялся, что ничего не получится: красные передумают ехать сегодня в уезд или вовсе не поедут. Напрасно же ждали их вчера и позавчера, Глоссик даже начал бурчать, что дело некозырное и лучше разбегаться до поры. Однако дальше ворчания дело у него не пошло: слишком велик был соблазн огрести побольше золотишка. А Беркуло так и не сумел отбиться от младшего брата, который все эти дни тенью ходил за ним и ныл: «Возьми с собой, хуже не будет…» Мардо, к досаде Беркуло, слышал всё это, усмехался: «Возьми брата, морэ, лишние руки не помеха!» С Илько их становилось шестеро, могло и в самом деле повезти, мальчишка ходил важный и весёлый, но у Беркуло под сердцем колола заноза.

За себя он не боялся. Он уже давно ничего не боялся – с того страшного утра, когда его вывели на расстрел к тюремной стене. Но муторное беспокойство, сосущее душу, не отпускало ни на миг. Он понимал, что дело опасное, что красные, сопровождающие обоз, не хуторские дядьки с обрезами и единственное, что может помочь налетчикам, – внезапность нападения. Если же комиссары быстро опомнятся, им всем конец. И больше всего Беркуло боялся за младшего брата.