– Это для кабальеро, – буркнул тюремщик, кивнув в мою сторону. Последнее слово он произнес не без издевки.

Я вскочил на ноги.

– Как, мне теперь полагается матрас? Неужели вице-король понял, что местные власти допустили ошибку, и прислал мне подарок?

– Единственное, что пришлет тебе вице-король, так это тугую петлю, чтобы, когда тебя вздернут, шея сломалась сразу и палачу не пришлось вешать тебя дважды. – Он указал рукой на корзину, матрас и покрывало и пояснил: – Кто-то прислал слугу со всем этим для тебя и некоторой мздой для нашего брата, тюремного служителя. Имя твоего благодетеля слуга назвать отказался, да нам оно и без надобности. Даже метису вроде меня ясно, что если кто и позаботится о тебе, дон Убийца, так это женщина. Только женщина способна на такую глупость.

¡Ay María! Я знал это! Изабелла послала мне матрас и корзинку с едой. Никто никогда не любил меня так, как она. Бруто ошибался, считая Изабеллу ветреной, пустоголовой кокеткой. Приключившееся со мной несчастье отвратило от меня многих в Гуанахуато, включая и родителей девушки, но у нее самой любящее и верное сердце, доказательством чему служат эти дары! Я испытал бесконечное облегчение, сопряженное с толикой стыда, ибо все-таки позволил себе усомниться в Изабелле, гадая, не были ли правдой те недобрые слова, которые мне приходилось слышать от Бруто, да и не только от него одного. Теперь я уверился в том, что все старания недругов тщетны: моя дорогая Изабелла освободит меня из этой адской дыры и я снова буду скакать рядом с ее экипажем на paseo.

Я лежал на своем новом соломенном матрасе, насытив желудок и утолив жажду вином, и блаженно рыгал. Лизарди пристроился поблизости, но отвернулся в другую сторону, заявив, что не в силах терпеть исходящую от меня вонь.

Глаза мои закрылись, и я уже начал дремать, когда Лизарди вдруг прошептал:

– Хуан, ты не прав насчет того нотариуса.

– Что такое?

– Он вовсе не так глуп, как можно подумать.

– А разве стал бы умный человек утверждать, что годовалый ребенок способен выдать себя за другого?

– Версия, которой придерживался нотариус, – дескать, ты мошенник, обманом завладевший чужим наследством, – в точности совпадает с той историей, что рассказывали в гостинице, где я остановился. Люди, помнится, только об этом и толковали. Все наперебой судачили о том, как ловко ты провел дона Бруто, заставив поверить, будто ты его родной племянник...

– Повторяю: мне тогда едва исполнился год!

– Так-то оно так, однако в той истории, которую я слышал, об этом ни слова не говорилось.

– Эта история наверняка состряпана алчными «кузенами», которые жаждут заполучить мои денежки. Я должен любой ценой выбраться из тюрьмы и открыть людям глаза на то, как все было в действительности.

– Неужели ты не понял? Ведь алькальд и коррехидор, два самых влиятельных гачупинос в городе, присутствовали у смертного ложа твоего дяди, разве не так?

– Так. И что?

– Да то, что нотариус просто пересказал версию, которую распространяют городские власти. А почему они ее распространяют? Кто может приказывать градоначальнику? Только сам вице-король!