— Что ты говоришь? — спросил я по-гориански, делая вид, будто не понимаю, о чем идет речь.

— Не возьму в толк, что со мной происходит, — ответила она. — У меня забрали одежду. Посадили в клетку. Поставили клеймо. Выпороли кнутом. Тренируют как рабыню. Но ты мне все равно нравишься. Я не понимаю, что со мной происходит. Мне хочется целовать твои ноги. Хочется тебе служить, быть твоей рабыней. Я ненавижу себя за это! И тебя ненавижу! И их всех тоже! — Она зарыдала. — Наверное, я все-таки рабыня, — прошептала она сквозь слезы. Потом отчаянно замотала головой и несколько раз произнесла слово «нет». — Я не рабыня!

— Что ты говоришь? — еще раз спросил я по-гориански.

— Ничего, господин. Не обращай внимания. Прости меня.

— Наду! — приказал я.

Она тут же приняла позу рабыни для удовольствий.

— Хорошо, — произнес я. Мне действительно понравилось ее плавное, грациозное движение.

— Спасибо, господин, — прошептала она.

— Пора спать, — сказал я.

— Да, господин, — ответила блондинка и свернулась клубочком на железной плите, служившей полом в клетке.

Я посмотрел на нее. Она подняла ноги. Пальчики были оттянуты. Животик слегка втянут. Никто ее этому не учил. Я посмотрел ей в глаза. Она была прирожденной рабыней.

Потом я взял лежащий возле клетки кусок брезента, развернул его и прикрыл им клетку. Чтобы брезент не сдуло, я привязал его по углам к прутьям. Мне не хотелось, чтобы дикарка мерзла.

— Ты чувствуешь запах? — обратился ко мне Улафи.

— Да, — ответил я. — Кажется, это аромат корицы и гвоздики.

— И многих других специй, — подтвердил капитан.

Ярко светило солнце, дул хороший попутный ветер. Паруса были натянуты, волны Тассы тихонько били в обшивку корпуса.

Наступило четвертое утро после моего разговора с Улафи относительно сделки в Шенди.

— Далеко ли до Шенди? — спросил я.

— Пятьдесят пасангов, — ответил Улафи.

Суши до сих пор не было видно.

Рабыни стояли на палубе, опираясь на колени и руки. Они были скованы блестящей цепью около пяти футов длиной, прикрепленной к стальным рабочим ошейникам, надетым поверх обычных ошейников. Девушки тоже почувствовали запах берега и подняли головы. Каждая из них в правой руке сжимала палубный скраб: мягкий белый закругленный камень, используемый для полировки палубных досок. Перед этим они сначала выскребли, вымыли и насухо протерли палубу при помощи тряпок, привязанных к локтям и коленям. После полировки они опять вымоют палубу и еще разок протрут ее тряпками. Матросы бы сделали все это обыкновенной шваброй. Рабыням подобные вольности не позволялись.

Доски сверкали белизной. Улафи хорошо содержал корабль. За спиной у девушек стоял Шока с плетью. Он только и ждал, чтобы хорошенько огреть лентяек по спине, но они трудились в поте лица.

— Смотри, чайки из Шенди, — сказал Улафи, указывая на птиц, которые кружили вокруг главной мачты, — ночью они гнездятся на суше.

— Я рад, — сказал я. Путешествие было долгим. Мне не терпелось сойти на берег.

Я посмотрел на девушек. Саси глянула на меня и улыбнулась. Белокурая варварка тоже подняла голову, принюхиваясь к запаху специй. Она поняла, что мы приближаемся к берегу. Девушка посмотрела на птиц.