Затем он дружески прыгнул на него, приглашая Лорда бежать за ним. Рыдающая маленькая хозяйка пинчера, которая не вмешивалась только потому, что её удерживали жесткосердечные старшие братья, вздохнула с облегчением, так как знакомство завершилось истинно трогательным зрелищем: очень большая собака добродушно играла с очень маленькой.

Эти шесть собачьих встреч я выбрал в качестве примеров потому, что их характер был выражен очень отчётливо. Но в действительности, естественно, существуют бесчисленные переходные и усложнённые формы эмоций и соответствующие им выразительные движения – уверенности в себе и страха, вызова и смирения, нападения и защиты. Это крайне затрудняет анализ форм поведения, и надо очень хорошо знать типы выражений, которые я описал – и многие иные, – чтобы уловить их на собачьей морде, где они иногда сильно смазаны, а иногда совмещаются с другими.

Существует одна чрезвычайно милая черта в поведении собак, которая явно рано зафиксировалась в их центральной нервной системе как свойство, передающееся по наследству. Я имею в виду рыцарственное обхождение с самками и щенятами.

Ни один нормальный самец ни при каких обстоятельствах не укусит самку; суку охраняет абсолютное табу, и она может вести себя с кобелём как пожелает и покусывать его, причём даже всерьёз. В распоряжении кобеля нет никаких средств защиты, кроме почтительных движений и «галантной мины», с помощью которых он может попытаться превратить наскоки разъярённой суки в игру. Мужская гордость не позволяет ему прибегнуть к другому способу – к драке, так как кобели всегда прилагают максимум усилий, чтобы в присутствии суки «сохранить лицо». У волков и гренландских ездовых собак с преобладающей волчьей кровью этот рыцарственный самоконтроль распространяется на самок только собственной стаи, но у собак с преобладающей шакальей кровью он действует в присутствии любой самки, даже совершенно незнакомой. Кобель чау-чау занимает промежуточное положение: если он всегда находится в обществе своих родственниц, с сукой шакальей крови он может обойтись довольно грубо, хотя я не знаю случая, чтобы он укусил её по-настоящему.

Если бы мне нужно было ещё одно доказательство коренного зоологического различия между собаками с сильной примесью волчьей крови и обычными европейскими породами, я указал бы на вражду, проявления которой постоянно наблюдаются между этими двумя типами, ведущими своё происхождение от разных диких предков. Спонтанная ненависть, которую испытывают к чау-чау деревенские собаки, никогда прежде их не видавшие, и, наоборот, готовность, с какой любая дворняжка принимает шакала или динго в качестве «своего», представляются мне куда более убедительным доказательствами в пользу такого различия, чем все измерения и расчёты пропорций черепа и скелета и их статистическая обработка, положенные в основу обратного мнения. Моё убеждение подкрепляется и некоторыми аномалиями в групповом поведении – представители противоположных типов часто настолько не сознают себя членами одного вида, что кобели не уважают самых элементарных «собачьих прав» сук и щенят. Исследователь поведения, зоолог, тонко ощущающий генеалогические и систематические соответствия, не может не заметить, что волчья собака принадлежит к иной ветви, чем шакалья. А поскольку сами собаки, на которых научные споры, разумеется, никак не влияют, несомненно, также это видят, я доверяю им больше, чем любым статистическим данным.