– Не кори себя, Тейт. На тебя так много всего свали­лось. – Ее тянуло обнять и утешить его, но он об этом не просил, а пока он не просил, она не имела права ему навязываться.

– Когда ты будешь делать свой фильм, я попрошу те­бя об одной услуге.

– Никакого фильма не будет.

– Нет, будет, – твердо заявил Тейт. Обойдя кровать, он сел на самый край. – Тебя ведь уже провозгласили героиней.

– Зря ты сегодня утром рассказал, кто я такая. – Она смотрела прямой репортаж с пресс-конференции, прохо­дившей в вестибюле «Паласио дель Рио». – Ты мог бы развестись со мной как с Кэрол, ты ведь так собирался поступить?

– Я не могу начинать политическую карьеру со лжи, Эйвери.

– Ты сейчас впервые назвал меня настоящим именем, – прошептала она, замирая.

Они опять посмотрели друг на друга. Наконец, он ска­зал:

– Пока никто, кроме тех, кто был сейчас тут в комна­те, и, возможно, нескольких агентов ФБР, не знает, что заговор подготовил Нельсон Ратледж. Все считают, что Эдди действовал в одиночку и объясняют его озлобление разочарованием в послевоенной Америке. Я прошу тебя подать все именно в таком виде. Ради моей семьи. Прежде всего, ради матери.

– Если меня станут об этом спрашивать, я так и отве­чу. Но никакого фильма снимать не буду.

– Нет, будешь.

Ее глаза увлажнились, и она порывисто схватила его за руку:

– Для меня невыносимо, что ты видишь за этим толь­ко мое желание поживиться за твой счет или добиться славы и признания.

– Я вижу за этим единственную причину. Ту, о кото­рой ты мне говорила вчера и в которую я никак не хотел верить, – ты любишь меня.

Ее сердце чуть не выскочило из груди. Она погрузила пальцы в его волосы:

– Люблю, Тейт. Больше жизни.

Он взглянул на повязку у нее на плече, слегка поежился и зажмурился. Когда он опять открыл глаза, они были затуманены слезами.

– Я знаю.

– Снова смотришь?

Сенатор Тейт Ратледж вошел в гостиную комфортабель­ного дома в Джорджтауне, где жил с женой и дочерью. В этот день он застал Эйвери за просмотром докумен­тального фильма, который она выпустила по настоянию Тейта.

В течение шести месяцев после того, как он занял место в Сенате, фильм транслировался по каналу Пи-Би-Эс на всю страну. Факты были представлены объективно, сжато и без прикрас, несмотря на личное участие автора в изло­женных событиях.

Тейт убедил Эйвери, что зрители имеют право знать о причудливой цепочке происшествий, начавшихся с ката­строфы рейса 398 и разрешившихся кровопролитием вече­ром в день выборов.

Еще он сказал ей, что никто другой не сумеет так про­никнуть в суть происходившего и так его прочувствовать. Последним же его аргументом было то, что ему было бы неприятно, если бы его первый срок пребывания на посту сенатора постоянно омрачали всяческие вымыслы и спе­куляции. Он считал, что лучше, если люди будут знать правду, нежели что-то домысливать.

Фильм не принес Эйвери Пулитцеровскую премию, хо­тя его с восторгом приняли обозреватели, критика и кол­леги-журналисты. Сейчас она рассматривала ряд предло­жений осветить еще несколько тем.

– Все греешься в лучах славы, да? – Тейт поставил портфель на угловой столик и сбросил пиджак.