– Знаю, пан полковник, что каждый шляхтич волен себя на престол выдвинуть, – сказал Мезецкий. – Только знаю еще и то, что королем становится не тот, кто должен, а тот, за кем сила да деньги. Те, за кого магнаты свои сабли и золото отдадут, тот у вас королем и будет. Так, пан полковник? Вон ты, например, сможешь стать королем?

Полковник Струсь замешкался. Однако чванливый поляк быстро нашелся. Горделиво подкручивая длинные усы, изрек:

– Я, князь, принадлежу к старшему гербу в королевстве. Мы, Струси – потомки Пястов, хоть и по женской линии, не нуждаемся в короне. Мы – выше этого! Мое войско не подчинено ни королю, ни принцу. А если я взял на себя роль наместника московского царя, то исключительно из дружеских побуждений.

Бояре злобно зафыркали, вспоминая «дружеское побуждение» предшественника Струся – пана Александра-Корвина Гонсевского, разрешившего солдатам ограбить Покровский и Успенский соборы, увезшего в обозе регалии русских царей. Полковник Струсь, пришедший на комендантство позже, успел украсть меньше. Но все равно «боярин» вывез из Чудова и Андроникова монастырей три воза серебра, не погнушавшись отодрать распятия…

Мезецкий сам не понимал – какая муха его укусила. А может, просто накипело на душе? И потому решил сегодня сказать все то, о чем долго молчал:

– Вот это-то и плохо, что в Речи Посполитой короля магнаты выбирают. Стало быть, король от панов зависит. А ведь, не дай бог, случись какая война, так разорвется вся Польша на куски.

– Не знаю, как Польша, но Московия уже разорвалась… – ядовито улыбнулся полковник.

– Разорвалась, – кивнул князь Мезецкий со вздохом. – Трудновато обратно-то склеивать будет… Но ничего… Бывало хуже, когда татары напали, а каждый князь наособицу сидел, свое добро сохранял. Двести лет Русь дань платила. И храмы грабили, и города жгли. Ну да ничего, сдюжили. И теперь, с Божией помощью, сдюжим…

– Ой ли? – презрительно ухмыльнулся пан Струсь.

– Ой – не ой, а ноготь с тобой… – холодно посмотрел на ляха князь и, обведя палату взором, спросил: – Сдюжим, бояре?

– Ты, Данила Иваныч, загадки не загадывай. Толком скажи, – прищурил глазки Салтыков, огладив брюхо.

– Думаю, пора нам нового царя искать, – заявил Мезецкий.

– Ты, князь, к измене зовешь? – поинтересовался Струсь, положив руку на эфес.

– К измене я никого не зову, – ответил Данила Иванович, поднимаясь с места. – Покажи – кому тут изменять? Царя нет, а католическому королевичу я служить не желаю. Довольно уже того, что я к Пожарскому не пошел. До сих пор стыдно вспоминать. А надо было еще тогда клятву с себя сложить. Ну, что уж теперь… Одно хочу сказать, при свидетелях, а думный дьяк пусть слова запишет. Готов, Василий? Ну, пиши – я, князь Даниил Иванов, сын Мезецкий, волею государя Бориса Федоровича, окольничий Боярской думы, отрекаюсь от подписи, что в грамоте, зовущей на царство польского королевича Владислава, собственноручно писал, да крестное целование слагаю!

– Гоньба, панове! – заорал полковник, обнажая саблю.

Мезецкий тоже схватился за клинок, готовясь распластать ляха от башки до задницы, но между ними встал Иван Михайлович Воротынский, что был по знатности вторым после Мстиславского.