Первое, что он сделал утром, – зашел на сайт авиакомпании. Билет поменять было можно, но с приличной доплатой.
Утром опять моросил дождь, было сыро и ветрено. Через час он был на Пятницком. Нашел не без труда – столько лет, и все изменилось. Баба Катя, дед Исай. И мама. Мамочка, мама! Прости, если можешь. Хотя знаю, простила.
Букет белых хризантем, пахнущих горечью. Мокрая трава, ржавый ковер из опавших листьев, запах завядших цветов. Карканье ненасытных ворон, мокрый, взъерошенный воробей на ограде. Пожухлый, облезлый венок с остатками пластиковых гвоздик. И – тишина. Он провел рукой по фотографии. Мама… Умница, Валька! Хороший памятник, хороший портрет, большое спасибо.
Промок, замерз и заторопился к выходу. Глянул на серое сердитое небо – да, кажется, с октябрем он ошибся. Подвел его любимый месяц, не оправдал надежд. Ну да бог с ним. В Нью-Йорке еще тепло, сухо и солнечно, он знает, вчера посмотрел сводку погоды, синее небо и белые облака.
В метро, как всегда, было полно народу: молодежь, не расстающаяся со своими телефонами, старики с усталыми, безразличными лицами, растерянные, опасливо оглядывающиеся приезжие с вечными баулами в натруженных руках.
Не без труда Свиридов втиснулся в уголок и прислонился к стене.
– Осторожно, двери закрываются, – услышал он знакомую фразу.
«Это, кажется, про меня, – прикрыв глаза, подумал он. – Только вот с точкой или со знаком вопроса?»
Его соседкой оказалась улыбчивая, милая дама с подсиненными волосами, типичная американка. Улыбнулись, обменялись дежурным «хай», и он отвернулся к окну.
Бабуська случайно задела его локтем – ну и сто раз сорри, как обычно. Смущенно улыбнулась:
– А ведь верно, хорошо возвращаться домой?
– Еще как хорошо! – улыбнулся Свиридов и по-русски добавил недавно освоенное слово: – Стопудово!
Старушка не поняла, но вежливо улыбнулась.
Он открыл телефон.
Теперь предстояло самое трудное: написать дочке и бывшей жене. Извиниться за свой внезапный отъезд и попрощаться. Вдруг он почувствовал, что страшно устал, и закрыл глаза. Вкрадчивым голосом стюардесса попросила пристегнуть ремни. Он выполнил эту просьбу, не открывая глаз.
«Все лишь бредни, шерри-бренди, ангел мой».
Самолет плавно тронулся с места. Ни взлетов, ни посадок Свиридов не боялся – в конце концов, не самая страшная смерть.
Глаза он открыл спустя полчаса, когда самолет набрал высоту, а стройные, улыбчивые стюардессы принялись разносить напитки. В иллюминатор он увидел нежно-голубое небо и белые, пышные, словно взбитые миксером, облака.
Казалось, что самолет не летит, а уютно и сладко, как на перине, покачиваясь, дремлет на облаках.
Вскоре уснул и Свиридов.
Подарок
Жить стало незачем. Какая же это жизнь, если у тебя совсем никого? У Салихат никого не было. Вообще никого.
Про двоюродного брата Салихат и Зарему, его мать, и говорить нечего: сто лет она с ними не виделась, чужие люди. Лет тридцать назад Тамерлан, двоюродный брат, уехал в Сибирь на стройку. Как говорил, «деньгу` заколачивать». Уехал на время, да там и остался. Женился на украинке Лиде, родил двух дочек, построил хороший дом. И дай ему бог, неплохой человек Тамерлан! А спустя время вызвал туда Зарему, присматривать за дочками и хозяйством.