Пятница 26 декабря 1975 года, день

Первомайск, улица Дзержинского

Солнце село, и сразу стало темнеть, словно в надзвездных сферах притушили свет. Комковатая белёсина туч даже закату не дала разгореться – хмарь по окоему едва затеплилась нежным малиновым сиянием и тихо угасла, неразличимо сливаясь с серым маревом.

С такой печальной подсветкой небес можно было ожидать унылой пустынности, но нет, градус настроения первомайцев упорно полз вверх – все жили кануном. Прохожие торопливо таскали елочки, обвязанные шпагатом, затаривались шампанским и мандаринами, а молоденькие продавщицы будто позировали между витрин, разрисовывая стекла красноносыми Дедами Морозами да елочными игрушками, свисающими с колючих веток.

Вот целая «Татра» проехала с новогодними деревцами, аккуратно выложенными в кузове, – ходкий товар у перепада лет…

Хлопнула дверь, и я оттолкнулся от подоконника – мама обещала принести полную сумку мандаринов. Урождались эти оранжевые мячики как раз под Новый год…

Пришла Рита, улыбнувшись мне как-то косовато. Я помог снять беличий полушубочек, и девушка зябко потерла ладони.

– Замерзла! – воскликнула она нарочито веселым голосом и шаловливо прижала руки к моей груди. – Ух! Ты как печка! Я погреюсь, ладно?

– Грейся, – улыбнулся я, прикрывая пальцами ее ладоши.

В лице Сулимы что-то неуловимо дрогнуло, и она неловко высвободила руки.

– Я поняла, почему ты такой… молчаливый. – Рита опустила ресницы. – Видела сегодня Ларису…

– Дворскую? – спокойно уточнил я.

– Ага… Она мне рассказала… – Подружка замялась, в смятении сплетая и расплетая пальцы. – В общем… Ну… Ну, что у Инны появился другой!

– Я знаю. – Мне было нетрудно говорить правду, которая из страхов, раздумий и переживаний соткалась в горестную быль.

– Знаешь? Что, Инка звонила?

– Нет. Я их видел, обоих. И Инну, и ее новое увлечение.

И без того большие Ритины глаза округлились в огромные.

– Они… целовались? – задохнулась девушка.

– Нет, – двинул я уголком рта. – Они раздевались. И очень увлеченно.

Сулима вспыхнула вся, даже шея зарозовела.

– Это… в Москве? – пролепетала она.

– На «Мосфильме», – кивнул я.

– Мишенька… – прошептала Рита жалостливо. – И что теперь делать?

– Ничего, – пожал я плечами. – Переживу как-нибудь.

Совершенно не думая ни о чем плотском, я привлек девушку к себе, и она послушно прижалась. Уютно уложив голову на мое плечо, Сулима всхлипнула.

– Чего ты? – Мои пальцы ласково перебрали ее короткие пряди.

– Тебе же плохо… очень…

– Да все уже, – сказал я успокаивающе. – Переболел.

– Ой, кто-то идет! – испуганно пискнула Рита, отрываясь от меня. Едва она успела скрыться на кухне, как дверь рывком распахнулась, впуская маму с Настей, румяных и счастливых.

– Вон сколько добыли! – воскликнула сестренка, затаскивая тяжелую сумку.

– Позвонили бы… – ляпнул я и прикусил язык, ругая себя за анахронизм – до мобильников еще далеко.

– Да, это мы удачно зашли! – оживленно заговорила мама, стягивая пальто. – На работе давали по пять кило в руки, а тут еще в гастрономе выбросили! Разве удержишься? Рита дома? Рит! Угощайся! Каждому по две штуки! А то знаю я вас – слопаете за день!