Повезло нам! Лазая в ломких прошлогодних сорняках, мы отыскали два расплющенных самовара, тяжелый обломок бронзовой люстры с завитками, медное коромысло старинных весов и мятый продырявленный таз для варенья… А потом, откинув рваную грелку и гнилой сапог, я и увидел это. Мятый клок узорчатой жести. Он был темный, бесформенный, но я почти сразу догадался, что это такое.
Я поднял, расправил. Получилась как бы фигурная буква «3». Она щетинилась мятыми зубчиками-лучами. Я разогнул их. Потер букву о вельветовую курточку. Потом испугался чего-то, стал сворачивать жесть в трубку. Старался, чтобы никто не увидел.
Но Юрка Нохрин сунул из-за моего плеча свой лисий нос:
— Это у тебя чё?
— Это у меня «ничё»… — Я затолкал скрученную жесть в карман (она цеплялась, царапалась).
— Ну покажи-и-ы… — заныл Нохря. — Я же все равно видел. Это церковная штука…
— Тебе-то что? — Я отступил, чуть не покатился с откоса.
Пробрались через бурьян к нам Игорь Копытов и Турунчик. Нохря заявил:
— Патефон штучку нашел, медную, в карман затырил!
— Тебе-то что?! — опять крикнул я.
— А вот то! Она казенная! Мы для школы металл ищем, а не для себя!
— Металл! В ней весу-то три грамма!
— А хоть сколько! Ты, Патефон, не имеешь права! Мы на субботнике, а ты в карман… — Это Копытов Нохрю поддержал. Они всегда вместе… Какое сознательное Копыто! Забыл уже, как в раздевалке из чужого кармана стянул трешку и как ревел потом на классном собрании…
Я красиво, с особым изгибом руки, показал Нохре и Копыту дулю. Потому что теперь стоял на откосе прочнее, чем они, и в случае чего… А Турунчик мигал белыми ресницами и не знал, чью сторону принять.
— Поимеешь, Патефон, — сказал Нохря.
Я поднял из бурьяна раздавленный самовар, недавнюю свою добычу, отступил в репейники и стал продираться наверх.
— В школе поговорим! — пообещал вслед Копытов. — Ответишь перед отрядом!
Но я был не дурак и, прежде чем отнести самовар на школьный двор, забежал домой, спрятал свою жестяную находку в сарае. На тот случай, если вздумают обыскивать. Кимка Блескунов — он такой, все может…
К школе я вернулся после всех. Кинул самовар в груду медной рухляди. И тут ко мне подступили. Впереди всех — Кимка.
— Ты, Викулов, говорят, какой-то металл прихватил для личного пользования… — Голову наклонил и прищурился. Красивый такой, причесанный, с белым воротничком. Красный галстук — из шелка.
— Три грамма… — бормотнул я. — Это… для коллекции. Потому что старина…
— Хоть какая старина, не имеешь права без общего разрешения! Давай сюда!
Раскомандовался! Наверно, у папочки научился, который замначальника городской милиции.
— Чего ты тут мне приказываешь! Генерал какой… — Это я уже напропалую. Понимал, что все равно не избежать скандала.
— Не хочешь по-хорошему?… Отряд, слушай мою команду!..
Ох, не любил я драться! Боялся, по правде говоря. К тому же стояло вокруг меня человек семь. Конечно, не отряд, но уж не меньше чем звено. И казалось бы, пусть хватают, обыскивают, все равно без толку. Но бывали моменты, когда злость у меня перехлестывала через страх.
Недавно на школьном дворе срезали с тополей сучья. Они и сейчас валялись под деревьями. Я отпрыгнул, ухватил корявый, с себя ростом сук, прижался к тополиному стволу. Замахнулся: