Петька встал на цыпочки и прошептал мне в ухо:

— Это знаешь кто? Это мама Витьки Засохина из нашего класса. Помнишь?

Я, кажется, помнил. Или нет? На всякий случай сказал:

— Ну конечно…

— А тот мальчик с патефоном — это Стасик Валентинов. Из нашего хора…

Трамвайчик обогнул рынок, и мы вышли, сказав маме Вальки Засохина «спасибо». Она погрозила толстым пальцем.

Старые тополя росли здесь так густо, что солнце еле пробивалось. И пахли эти тополя, словно здесь недавно прошел теплый дождь. А может, и правда прошел? На потрескавшемся асфальте искрились лужицы.

Мы прошагали под Рыночным мостом (по нему резво бежали разноцветные «эмки», «победы», «газики» и трофейные «бээмвэшки». Деревянный мост поскрипывал), потом — вдоль забора стадиона. И наконец оказались на Гончарной улице. Здесь все было как раньше.

Мы свернули в Полынный переулок.

Вот и наш двухэтажный покосившийся дом. С наколоченным узором-солнышком на кривых воротах. Со знакомыми занавесками за стеклами тех самых окон.

Мы стояли на дощатом тротуаре. Мы понимали, что заходить внутрь не надо — там сейчас другое. И все же стоять так и смотреть было хорошо.

Из подворотни вышел серый кот — со знакомой мордой, знакомыми зелеными глазами и загнутым кончиком хвоста.

— Кыс! — Петька стремительно сел на корточки.

Кот громко муркнул, прыгнул к Петьке на руки, заурчал, стал тереться мордой о плечо.

— Кыс ты мой хороший… Маленький мой…

(Ничего себе маленький! Этакое животное…) Петька повернул ко мне сияющее лицо:

— Значит, он тоже перенесся! Не успел уйти из зоны действия катапульты!

— Какой катапульты?… Ах да…

Петька только отмахнулся. И опять:

— Усатенький ты мой…

Из калитки вышла девочка. Лет одиннадцати, белоголовая, с неодинаково торчащими косичками (на концах их были аптечные резинки), сказала:

— Это наш кот. — Тем же тоном, что мальчик на пустыре, когда говорил о патефоне. И сердито уставилась на Петьку.

Петька, к моему удивлению, не заспорил. Протянул Кыса девочке:

— Возьми, если ваш. Я ведь только погладил… — Обернулся ко мне, шепнул: — Главное, что он живой-здоровый.

Девочка смотрела все еще с неудовольствием, но уже не так насупленно.

Я спросил:

— Ты в этом доме живешь?

— Конечно! Вон там… — Одной рукой она показала на наши окна, а другой прижимала к голубому своему платьицу кота.

— Понятно… — вздохнул я. — А как тебя звать?

— Меня? Женя…

Вот и еще одно совпадение. У меня могла быть сестренка Женя, на год старше. Но она умерла совсем крошечной. Мама рассказывала…

Петька это, конечно, тоже помнил. Он вдруг тихо спросил:

— А как зовут твою маму?

— Тебе зачем?

Я объяснил поспешно:

— Когда-то давно мы жили на этой улице. И теперь вспоминаем знакомых.

— Маму зовут Татьяна Герасимовна Викулова, — отчетливо сказала девочка Женя. Подхватила поудобнее послушного Кыса и хотела уйти.

— Постой, — сказал Петька. — А у тебя есть… братья?

— Братья? — Она фыркнула. — Больно надо!.. — И пошла. И Кыс не старался вырваться.

Она была уже у калитки, когда я не выдержал, окликнул:

— Подожди! А мама… дома?

Женя снисходительно сообщила:

— Мама пошла к тете Гале примерять кофточку. Скоро придет. Если хотите, дожидайтесь… — И звякнула за собой щеколдой.