Я так и не разобрался, почему мы разошлись: то ли потому, что изначально были слишком разными, то ли, наоборот, я сам изо всех сил старался стать непохожим на брата, так как догадывался, что будущее нас разлучит, и мой единственный шанс выдержать этот новый развод — сделаться полной противоположностью Шарля. У нас впереди было две жизни, у каждого своя, и нам вряд ли удалось бы прожить их вместе. Только после того, как мы расстались, я осознал, насколько был привязан к своему лжеблизнецу. С того дня как брат ушел из дома, я не переставая искал ему замену. Старших приятелей, которые говорили мне, куда идти и что делать (американцы называют это явление «ролевой моделью»). Я очень рано приобрел привычку следовать за тем, кто готов нести ответственность за двоих.

Поймите меня правильно: Шарль действительно наполнил смыслом мою жизнь. Я рос и взрослел в оппозиции к брату. Все мое существование подчинялось главному принципу — превратиться в его антипода. Может, это и глупо, но в десять лет я окончательно решил стать не таким, как он. Стать его «ян», его антиобразом, его искаженным отражением, его назойливой мухой, его странным двойником (по-немецки Doppelganger), его изнанкой, его теневым кабинетом, его альтер эго (тем, кто ему альтернативен), его мистером Хайдом. Он любит созидать? Я стану ниспровергателем. Он силен в математике? Я навалюсь на французский. Он любит игры в компании? Я уединюсь в углу с книжкой. У него нет отбоя от девчонок? Я буду рубиться с парнями на детском бильярде. Он верующий католик? Я превращусь в насмешливого безбожника. Я обожал анисовые и лакричные леденцы ТОЛЬКО ПОТОМУ, что он их терпеть не мог. Брат наслаждался играми в большой компании — я предпочитал в одиночку торчать у автоматов с видеоиграми: опускал в щель двухфранковую монету и, как одержимый, палил по всему, что движется, рушил кирпичные стены, поливал огнем марсиан в «Space Invaders», взрывал метеориты в «Asteroids» и крушил ракеты с пришельцами в «Defender». Все решилось еще в раннем возрасте: Шарль уже в девять лет читал «Picsou Magazine»[77] и коллекционировал электрические поезда; сегодня он жонглирует колоссальными инвестициями в энергетику и не скрывает, что намерен составить конкуренцию SNCF[78]. Никакой эволюции, мы с детства запрограммированы обществом, делающим нас безнадежно инфантильными.

Я в том же возрасте читал «Pif Gadget» (коммунистическое издание) и в саду виллы «Патракенея» играл в жокари[79], с отчаянной яростью колотя по мячу, который надо мной откровенно издевался. Без сомнения, жокари — самая идиотская в мире игра, нечто среднее между баскской пелотой и метанием бумеранга; это единственный вид спорта, в котором, как в литературе, ВЫИГРАТЬ НЕВОЗМОЖНО. Без Шарля я перестаю понимать, кто я такой, я теряюсь, он — мой якорь, хотя не знает об этом и уверен, что мне на него плевать. До сегодняшнего дня он для меня — точка отсчета. Вы полагаете, все эти фокусы заканчиваются, когда человек взрослеет? Ха-ха. Он женат уже 12 лет, я дважды разведен. Он входит в MEDEF