— Мы уклонились от темы. Наркотики — это бич, пускающий под откос жизни сотен тысяч молодых людей, которым повезло меньше, чем вам. Вы родились в хорошей семье, я знаю, что вы неплохо зарабатываете, получили высшее образование. На что вам жаловаться?

— Господи, только не это! Вы что же, думаете, если человек — буржуа, то не имеет права жаловаться? Да мне всю жизнь этим в нос тычут! Надоело!

— Большинство задержанных нами нарушителей — люди очень бедные. Я еще могу понять, когда они слетают с катушек…

— Да если бы богатые вообще не страдали, капитализм всегда был бы прав, а ваше ремесло утратило бы всякую привлекательность.

— Вы просто не отдаете себе отчета в масштабах распространения этой дряни! А я сталкиваюсь с ней каждый день! Кокаин проник всюду — в города, пригороды, даже в деревни. Подростки торгуют им из-под полы на переменах. Что вы запоете, когда ваша дочка подсядет на него в школе?

Этим своим вопросом он меня подкосил. Мне просто поплохело. Я надолго задумался, прежде чем ответить. Наверное, это первый и последний раз, когда я веду социально-философский диспут с легавым, который меня замел. Надо воспользоваться случаем.

— Если я в сорок два года нарушаю закон, то лишь потому, что в юности слишком редко осмеливался ослушаться мать. Мне надо нагнать упущенное, а это лет двадцать бунтарства. Что до моей дочери, то я предупреждаю ее о возможных опасностях. Но упаси меня бог корить ребенка за непослушание — он же самоутверждается! Разумеется, я ругаю дочь, когда она капризничает, однако меня куда больше обеспокоило бы, если бы она вообще этого не делала. Я собираюсь писать книгу о своих корнях. И, раз уж вы обращаетесь со мной как с несмышленышем, я попытаюсь снова им стать. Чтобы объяснить дочери, что удовольствие — штука серьезная; необходимая, но опасная. Впрочем, согласитесь: ведь решение этой проблемы — вне нашей с вами компетенции? Винить-то надо наш образ жизни. Вместо того чтобы добивать жертву, попробуйте задать себе вопрос: почему такая прорва молодых живет с чувством безнадежности, почему они маются от скуки, почему гоняются за сильными ощущениями, лишь бы избежать унылой судьбы потребителя-неудачника, нормального члена общества, образцового зомби, запрограммированного на безработицу.

— Я сыщик, вы писатель. У каждого свое ремесло. Если мы ловим пацана, поджигающего чужую машину, мы его хватаем и передаем дело в суд. Вы же пытаетесь разобраться в причинах его бунтарского нигилизма. Ваше право.

— А вы не хотите признать, что этот порошок — не более чем предлог для сближения с другими людьми, способ познакомиться, обмануть одиночество, что это контакт — идиотский, но реальный — между заблудшими душами… Если вам известно иное средство, которое позволило бы изгоям ощутить себя братьями, поделитесь со мной.

— Ладно, ладно… Все-таки мне интересно, как это вы собираетесь писать книгу о своих корнях.

— Почему вы об этом спрашиваете?

— Ну как почему? Все ведь знают…

— Что все знают?

— Да как это что? Что от кокаина люди теряют память.

Силен мужик, нечего сказать. Послал меня прямиком в нокаут. Вот, оказывается, почему я так мучился в своей клетушке, пытаясь оживить умершие воспоминания. Работа сыщика, как и труд писателя, как раз в том и состоит, чтобы устанавливать связь между вещами, на первый взгляд ничем не связанными. Это нас с ним объединяло — убеждение, что случайностей не бывает. Переваривая полученную информацию, я постепенно очухался.