В литературе XX века психологизм продолжал развиваться и совершенствоваться в художественных системах реализма. Социалистический реализм, выступивший наследником лучших традиций культуры XIX века, естественно, взял на вооружение и психологизм как форму воплощения идейно-нравственной проблематики. В культуре социализма ценность личности исключительно велика, а идейный интерес к процессам ее умственного и нравственного развития носит непреходящий характер. Этим и объясняется широкое развитие психологизма в творчестве таких писателей, как Горький и Леонов, Фадеев и Шолохов, Федин и Симонов, Трифонов и Айтматов... С помощью психологизма литература социалистического реализма успешно осваивала богатство личности, огромные духовные возможности нового человека – человека социалистической эпохи[36].
В западном искусстве XX века психологизм успешно развивается в творчестве писателей реалистического метода – Хемингуэя, Олдингтона, Фолкнера, Моравиа, Маркеса и других. Однако в западном искусстве наметилась и иная тенденция – неоправданное злоупотребление психологизмом и, как следствие, кризис этого стилевого свойства. Подобное развитие психологизма характерно для разновидностей модернистского искусства – школ «потока сознания» и так называемого «нового романа»[37].
Писатели этих направлений (М. Пруст, Д. Джойс, Н. Саррот и др.) придают психологическому изображению исключительную роль в художественном произведении, заполняя многие страницы подряд подробнейшим изображением всех без исключения частностей и мелочей психологической жизни героя. При этом важно, что психика и сознание человека описываются в произведениях модернистов не ради раскрытия значительных по содержанию нравственных и философских проблем, а как бы сами по себе, как самоценный и конечный объект изображения. За описанием душевных движений в этой литературе мы не находим того большого человеческого содержания, которое воплощает в себе реалистический психологизм. Психологизм утрачивает в произведениях модернистов свое естественное содержание – идейно-нравственную проблематику – и становится пустой, ничем не заполненной эстетической игрой, своего рода искусством для искусства.
В самом деле, разве мы беремся за роман для того, чтобы узнать о возможных гипертрофированных реакциях психики на мельчайшие внешние раздражители? Или для того, чтобы получить представление о механизме действия вытесненных в подсознание образов и стремлений? Конечно же, нет: на это существуют учебники по психиатрии. В художественной литературе нас интересуют нравственные и социальные проблемы.
Здесь уместно привести старое, но не потерявшее своей справедливости высказывание Гегеля. Оно удивительно точно подходит к литературе модернистского психологизма XX века: «Самосознание в обычном, тривиальном смысле исследования собственных слабостей и погрешностей индивидуума представляет интерес и имеет важность только для отдельного человека, а не для философии; но даже и в отношении к отдельному человеку оно имеет тем меньшую ценность, чем менее вдается в познание всеобщей интеллектуальной и моральной природы человека и чем более оно, отвлекая свое внимание от обязанностей человека, т.е. подлинного содержания его воли, вырождается в самодовольное нянченье индивидуума со своими, ему одному дорогими особенностями»