Я опишу работу на сцене двух исполнителей (для простоты они будут одного возраста, пола и с одной и той же песней) — караокера и артиста.

Первым выступает караокер.

…Девушка идет через зрительный зал с микрофоном, который взяла у звукооператора, поднимается на сцену, немного ссутулившись и на мгновение повернувшись к публике спиной.

Раздается ритмичное вступление, но она стоит, напряженно замерев; рука с микрофоном опущена. Затем она сжимает его двумя руками около живота. Иногда девушка делает малопонятные движения туловищем, не соответствующие по амплитуде частоте ударной установки, и трясет микрофон.

Ее наряд банален: обычно так наряжаются клерки на корпоративный праздник. Однако некое отличие всё же присутствует: красные туфли, того же цвета ремешок и бусы. Пряжки на туфлях и ремешке имеют разные размер и форму. На пальцах несколько крупных колец.

Наконец на экране ТВ появляются слова, и она начинает петь. Она даже почти попадает в ноты, но звучит это всё равно своеобразно, ибо караоке-фонограмма рассчитана на более вольное пение. А поскольку песня известная, с непривычки слушается она необычно.

Экранов ТВ два, и оба они висят на боковых стенах. Чтобы прочесть слова, девушке приходится поворачивать голову; в конце концов, она непроизвольно поворачивается к залу немного боком.

«Отпустить звук» она не может; держит во рту и пытается «выдавить», напрягая мышцы ротовой полости и голосовых связок (т. н. пение на связках). От этого голос становится излишне высоким, иногда едва не срываясь на крик; «плоский» и «пустой», он априори лишен какого-либо своеобразия. Звуки ударяются о зубы, дробятся и летят в зал в виде брызг, подобно тем, что вылетают из сжатой рукой горловины садового шланга, который юный сорванец направил на отца. Холодные капли жалят публику так, что она непроизвольно морщится: слава Богу, что песня в ее исполнении всего одна; мало кто согласился бы выдержать такое целый час!

Довершает картину микрофон, который девушка крепко сжимает, практически обхватив его головку и поднеся вплотную ко рту. А это значит, что публика слышит крик (даже если она и не поет громко) (см. гл. «Сценические выступления»).

Глаза ее живут своей жизнью: они то закрываются на высоких нотах, то вдруг резко открываются, становясь как блюдца, — чтобы прочесть очередную строчку текста. В паузах — прищуриваются, словно говоря: «Какое мне дело до всех до вас, а вам — до меня»[8].

Телодвижения хаотичны и напоминают о неумелой танцовщице на дискотеке. Никакой связи ни с ритмом песни, ни со смысловой нагрузкой нет. Левая рука безвольно опущена; впрочем, иногда она поднимается и остается в согнутом положении с висящей кистью.

Закончив петь, девушка дожидается окончания песни, сходит со сцены и идет в конец зала отдать микрофон. Тут она еще молодец — некоторые делают это за несколько секунд до окончания фонограммы.

Раздаются жидкие аплодисменты. Публика явно ждет следующего исполнителя.

И вот откуда-то из-за кулис появляется она.

Тонкий и качественный макияж подчеркивает привлекательные черты лица. Загорелая шея, не имея и следа подкожного жира, переходит в умопомрачительное декольте. Длинное платье, немного широкое в районе груди, плотно облегает плоский живот так, что угадываются его мышцы. Так же плотно оно облегает ягодицы, затем расширяясь и доходя до пола, поэтому туфель не видно; можно лишь предположить, исходя из ее статности и манеры движения, что каблук высокий.