— Дивный вкус, господа. Признаться, такого горячего мне еще откушивать не приходилось. Как называется это блюдо? — промакивая белоснежной салфеткой рот, поинтересовался Безлюдский.

— Калья, Григорий Данилович, — ответил Игнатьев.

— А не одолжите-ка на пару дней мне вашего кудесника? Пусть и меня побалует!

— Повар здесь ни при чем. Это сам Родион готовил, — с ноткой гордости объявила Агриппина.

— Что ж, Родион Спиридонович, тогда откройте нам секрет вашего чудодейства, — не унимался обер-провиантмейстер.

— Ну что вы, господа, здесь нет никакого секрета. В калью, как и в уху, тоже кладут рыбу, но только очень жирную: осетра, севрюгу, белугу или большого карпа. Но главная особенность жидкой части этого рыбного супа состоит в том, что наряду с водой в него, примерно наполовину, вливается огуречный рассол. Это надобно сделать минут через двенадцать после варки рыбы в кипящей воде. Не забудьте добавить несколько луковиц, картофель, мелко нарезанные соленые огурцы и, конечно же, свежую икру. Поперчите, посолите, положите петрушку и лук-порей. Варить недолго — примерно с четверть часа. После снятия с огня выдавите в кастрюлю целый лимон. Вот и все. Как видите, Григорий Данилович, ничего сложного. Я научился готовить калью еще в семнадцатом, когда служил в Тифлисе под началом славного Алексея Петровича Ермолова. Это было его любимое кушанье.

— Недавно Родион потерял брегет, подаренный ему генералом на тридцатипятилетие, — с сожалением вымолвила Агриппина.

— Да, видно, обронил где-то. А ведь я их с двадцать третьего года носил, — тяжко вздохнул полковник.

— Имейте в виду, господа, — брегет за мной! А то, глядишь, и восьмое августа на носу! И думай тогда, что выбрать на день рожденья старому вояке! — весело пробалагурил Арчаковский.

— Зачем же ждать, господа? Я хотел бы это сделать прямо сейчас. — Самоваров отстегнул цепочку и протянул Игнатьеву золотую луковицу часов. — Примите, Родион Спиридонович, от меня на добрую память.

— Я, право, и не знаю, Иван Авдеевич, могу ли я… Чувствительно вам благодарен, — слегка смутился Игнатьев.

А на лице надворного советника было написано величайшее блаженство и умиротворенность. Иван Авдеевич любил преподносить окружающим неожиданные и приятные сюрпризы. Для него было сущим наслаждением созерцать, как в радостных вспышках человеческих глаз рождается короткое, мимолетное и, к сожалению, быстро проходящее счастье. В такие мгновения ему казалось, что оно вполне осязаемо и представляет собой простую материальную субстанцию — очень похожую на робкий утренний луч, нечаянно забежавший в еще не проснувшуюся комнату.

В столовую внесли жаркое, и настала первая перемена блюд, а значит, пришло время главной здравицы.

— Господа, разрешите предоставить нашему гостю почетное право объявить первый тост, — обратился к присутствующим хозяин дома.

Самоваров встал с наполненным бокалом в руке и, дождавшись, пока поднимется вся мужская половина, громко произнес:

— За государя императора, самодержца российского!

Гости дружно опустошили фужеры и заняли прежние места.