Клим Пантелеевич развернул пожелтевший лист бумаги, приблизился к присяжным и стал читать:
«Я, полковник Родион Игнатьев, оставляю это подробное покаяние своим потомкам в надежде, что они смогут понять меня и простить все мои тяжкие прегрешения, совершенные под воздействием корыстолюбия и стяжательства.
Два года тому назад я стал на постой в доме купца Федора Толобуева и тотчас же влюбился в его дочь Агриппину. Невдолге мы обвенчались. С самых первых дней супружеской жизни я чаял выбраться из этой скучной провинциальной дыры, но по причине разгоревшейся с новой силой войны с горцами о переводе нечего было и мечтать. Оставался один путь — выйти в отставку. Имение мое давно было продано, а для партикулярной жизни нужен был капитал, коего, к сожалению, я не имел. И вот однажды, во время игры в вист, мой приятель поручик Корней Рахманов поведал мне, что в углу соляного склада провалился пол и под каменной плитой он усмотрел подземный ход, коий определительно был прорыт для спасения гарнизона фортеции еще в славные суворовские времена.
А в этом году, после разгрома войск Фетх-Али-Шаха, через Ставрополь прошел первый обоз из Персии с ценностями, полученными по контрибуции. Каждый сундук был опломбирован сургучной печатью полка, шедшего в охранении. Как раз тогда у меня и созрел план, кой я доверил Корнею, и он согласился мне помочь.
В день, когда прибыл очередной фурштат, я заступил дежурным по гарнизону, и у нас уже были готовы оттиски всех печатей, исполненных Рахмановым с помощью алебастра и воска. В это самое время из лазарета выносили трупы холерных солдат, и вся обозная охрана разбежалась. Мне удалось незаметно вытащить скобу с телеги, на коей был восьмой сундук, и ее ось тут же переломилась пополам. Затем я подменил восьмой ключ на связке начальника обоза другим ключом, а настоящий передал Рахманову, и поручик сразу же спустился в яму, прикрыв ее мешками с солью. К тому времени начальник обоза уже решил заночевать в Ставрополе, и весь груз с поломанной подводы занесли в этот седьмой склад, а у дверей выставили стражу. Поручик, зная время смены караула и снабженный моим брегетом, должен был освободить от золота восьмой сундук, положить в него камни и, опечатав сургучом, схорониться, дожидаясь, когда освободят склад и обоз тронется в путь. И лишь после всего этого я должен был его незаметно открыть… Но утром, когда выносили сундуки, я воспользовался суматохой и ломом задвинул плиту на место, заперев Корнея в каменном мешке. Это получилось само собой, и, видит Бог, я этого не хотел, но… я это сделал. Склад закрыли, и я проследил, чтобы им не пользовались. Через десять дней, когда фурштат был уже далеко, я отодвинул тяжелый гранитный камень, надеясь забрать золото и свои часы. Но мертвеца в яме не оказалось, а впереди чернел обрушившийся завал… Судьба, по всем вероятиям, распорядилась иначе, и несчастный, поняв, что ему никак не выбраться, пошел дальше по подземелью, надеясь отыскать выход. Возможно, эти старые подземные галереи проходят рядом с фундаментом моего дома и оттоль его крики проникали через подвальную вытяжку в воздуховод печи, и однажды их услышала Агриппина. Пытаясь выбраться наружу, он, скорее всего, стал копать землю, отчего сдвинулась порода и завалила его вместе с золотом. Погребенный заживо поручик — мое самое большое злодеяние, но оно повлекло за собой и другие прегрешения: в кабинет штабс-капитана Рыжикова я подбросил пистолет, а на связку ключей начальника обоза повесил ключ от полковой кассы поручика Гладышева, надеясь, что подозрение в краже в конечном итоге падет и на него. Слава Создателю, отворотившему пулю от следователя Самоварова, избавившего меня от еще одного греха…