Вдогонку его окатило пылью штукатурки. Большой круглый светильник, похожий на блестящий обод колеса, прокатился вокруг него и, подребезжав, лёг.

— Ну, бля… — протянул Шпак — и вдруг услышал себя.

Рёв и грохот продолжались, но как бы за углом. Он опасливо посмотрел вверх на четырёхугольник входа. Там что-то громоздилось — вроде бы куски арматуры, — но выход оставался. И свет кой-какой оттуда сюда просачивался…

— Кажись… — начал Шандыба, но что именно «кажись», так и осталось неизвестным: землю выдернули из-под ног.

Костя дёрнул Николая Степановича за руку, указывая влево и вниз. Там — как раз возле ресторана, из которого вечность назад они вышли — вдруг расселась земля, и из трещины полыхнуло дымно и багрово. Вдруг оказалось, что весь внутренний дворик заметён грязным снегом. Кабина лифта тряслась так, словно её столкнули вниз с уступчатой пирамиды.

— Это землетрясение! — прокричал Костя в ухо Николаю Степановичу.

— Да! — заорал в ответ тот.

— Упадём!

Вместо ответа Николай Степанович тряхнул его за плечо. Действительно, нужно было по-настоящему что-то делать.

«Дорожный набор» — в левом кармане… карты, подставка для карт, стальной пенальчик с тремя чёрными свечами, подсвечничек, спички… Так, что у нас тут со сторонами света?.. Единственная непрозрачная стена — это дверь лифта, и обращена она… обращена она… примерно на юго-восток. Нет, даже представить не берусь, куда попадём. Должно быть место с какой-то вертикальной плоскостью, хотя бы с толстым деревом, а значит — суша…

Поехали.

Он ободряюще подмигнул Аннушке. Она всё поняла и побледнела. Перед всеми этими древними заморочками у неё был бессознательный непреодолимый страх — примерно так же другие женщины боятся змей, мышей и пауков.

Николай Степанович пристроил свечку на подсвечнике, напоминающем канцелярскую кнопку, в подставке-зажиме закрепил карту — любимую свою трефовую девятку; потом прокричал Косте на ухо:

— Когда откроется дверь… — и дальше жестами: Армен — первый, Нойда — вторая, Шаддам — третий, Толик — четвёртый, ты — пятый, Аннушка — шестая, я — замыкаю.

Спорить не стали. Некогда было спорить.

Тряхнуло снова. Левое крыло здания — то, над рестораном — заметно перекосилось; из трещины в земле вдруг вымахнул огромный столб огня — почти до крыши. Он продержался несколько секунд, почти не склоняясь под порывами ветра, потом нехотя рассеялся.

Лифт ощутимо сдвинулся и накренился.

— Мы поднимаемся?

— Нет! Напротив! Мы опускаемся!

— Хуже — мы падаем!

Коробок со спичками вылетел из руки, спички рассыпались. Николай Степанович полез в карман за зажигалкой…

Когда стена бильярдной рухнула и стало светло, Шандыба в первый момент обрадовался, потом сообразил: они же под землёй! Откуда тут свет?.. И тут же страшно запахло тухлятиной — так, что он задохнулся и сел на пол.

— Это ад, — тихо сказал над ухом Шпак.

Но Шандыба уже и сам видел: там, где только что была стена, раскрылась пропасть. Она раскрылась до самого верху, оттуда и дневной свет. Но она раскрылась и до самого низу… и откуда Шандыба это знал, он не сказал бы ни за что. Просто такова она была, эта пропасть. Бездна без дна.