Это продолжалось несколько секунд. Потом он как бы опомнился и стал рвать бутерброд большими кусками, словно опасался, что его отнимут.

– Что ж, – сказал Земельбауэр, вытираясь носовым платком, – продолжим?

Продолжать не удалось. Дверь распахнулась, и в комнату ворвался дежурный. Не вошел, а именно ворвался. Дернув головой, он выпалил:

– Маркер живым не дался. Убиты Зикель, Хаслер, тяжело ранен Вебер.

Последнюю пулю маркер пустил в себя.

Я плотно сомкнул веки и сглотнул ком, подкатившийся к горлу. Прощай, мой друг! Прощай, Андрей!

Земельбауэр выслушал доклад, разинув рот, потом схватился за голову и взвизгнул:

– Идиоты! Какие же идиоты!

В это время меня оглушил хохот. Дикий хохот, от которого кровь застыла в жилах. Хохотал Геннадий.

Взоры всех скрестились на нем.

Сомнений быть не могло: он рехнулся. В глазах зажегся огонь безумия. Он хохотал, выкрикивал непонятные слова, весь трясся, сгибался пополам, колотил скованными руками по коленям, стучал ногами и наконец свалился на пол. На губах его выступила пена.

Это было страшное зрелище.

– Заберите его! – скомандовал Земельбауэр, скорчив брезгливую гримасу.

– Быстро!

Геннадий перевернулся со спины на бок, поджал под себя ноги, резко выпрямил их, дернулся всем телом и стих. Он, видимо, потерял сознание.

Дежурный схватил его под мышки и с трудом выволок из комнаты.

Купейкина смотрела широко раскрытыми глазами. Руки ее дрожали.

– Я поехал! – крикнул штурмбаннфюрер, схватил фуражку и исчез, забыв о моем существовании.

Когда я вышел из гестапо, еще не рассеялся дымок от "оппеля".

Я расстегнул ворот рубахи. Меня мучило удушье.

Над городом плыла ночь. Тихая, звездная летняя ночь. Мир стоит, как стоял, а Андрея нет и не будет. Я не мог представить его мертвым. Не мог.

Помимо моей воли ноги понесли меня к бильярдной.

Около казино стояли «оппель», санитарная машина и несколько легковых.

Тут же толпились немцы.

В последнюю минуту меня остановил инстинкт.

Нет, в бильярдную я не спущусь. Во-первых, это бесполезно, во-вторых, свыше моих сил. Андрею теперь безразлично, а я боюсь за себя. При виде мертвого друга могу не сдержаться. Нет-нет… Все кончено. Надо думать о тех, кто остался жив и кому грозит опасность. Прежде всего о ребятах Андрея.

Как только абверовцу Штульдрееру сообщат, кем был в самом деле маркер Кузьмин, им всем крышка. Двоих знает Костя, одного Трофим Герасимович. Я должен повидать и Костю, и Трофима Герасимовича. И еще Демьяна. Ему необходимо скрыться. А как спасти Угрюмого? Как предупредить его об опасности?

В сотне шагов от домика Кости я остановился. Меня поразила неожиданная мысль, почему Земельбауэр не отдал никакого распоряжения насчет Лизунова-Угрюмого? В самом деле, почему?

Страшная догадка обожгла мозг. Я вспомнил, что Угрюмый соврал, доложив, что убил Дункеля. Вспомнил, что только сегодня услышал из уст Усатого, что Геннадий заканчивает проверку Угрюмого и обещает доложить результаты. Мне стало страшно. Неужели?..

Я почти побежал. Скорее, скорее в «погреб», к друзьям, к Демьяну, к Косте. Я больше не мог оставаться один.