Я чувствую, как мое лицо горит от прихлынувшей к коже крови. Должно быть, сейчас я красный как помидор, однако густые сумерки октябрьского вечера надежно скрывают мой внезапный позор.

– Ладно, Джек, не злись, – примирительно тянет Зет. – Знаешь, если говорить откровенно, я тебе даже немного завидую. Если бы моя девушка выкинула подобный номер, я бы ей гордился.

– У нас с тобой несколько разные понятия о том, чем следует гордиться.

Я медленно двигаю к воротам, которые в это позднее время уже закрыты. Сквозь широкие щели между бетонными плитами я прекрасно вижу хорошо освещенную дорожку, рассекающую голую лужайку и тянущуюся ко входным дверям госпиталя.

Сбоку темнеет пост охраны, внутри которого мельтешат черные тени. Если бы я рискнул идти этим путем, то неизбежно был бы застигнут, а наша затея с треском провалилась бы в первые же мгновения. Но, к своей ошеломляющей удаче, я пришел пораньше, а потому какое-то время мотался вдоль забора туда-сюда, пока не заметил, что в одной из бетонных плит внизу зияет большая дыра.

– Итак, вернемся к делу, – произносит Зет, пока я примеряюсь к отверстию в заборе. – Не знаю, успел ли ты выяснить это самостоятельно, но художника, написавшего картину, звали Уильям Бичи. А его полотно, полюбившееся похитителю Беллы, носит лаконичное название «Брат и сестра». Сейчас оно находится в Лувре, и действительно не является самым популярным экспонатом.

– Да, я в курсе, – я отстраняю смартфон от своего уха и быстро подсоединяю беспроводную гарнитуру: в этой вылазке мне явно пригодятся обе свободные руки. – Но зачем он решил показать эту картину мне?

– Думаю, это чистый символизм, – задумчиво гудит внутри моей ушной раковины голос Зета. – Должно быть, она что-то значит для похитителя. Или олицетворяет собой то, что имеет для него большое значение.

– Пока что я не очень хорошо понимаю, какого черта ему от меня нужно. И зачем он похитил Беллу.

Я сую смартфон в карман олимпийки и присаживаюсь на корточки, чтобы прошмыгнуть сквозь разлом. К счастью, он достаточно широкий для того, чтобы мне не пришлось волочиться по сырой земле.

– Все, я на территории госпиталя, – тихо говорю я, поднимаясь на ноги и отряхивая ладони. – Кажется, меня никто не видит.

– Отлично, – одобрительно вибрирует динамик. – Но тебе лучше держаться подальше от камер видеонаблюдения, чтобы не попасть на пленку. Я проведу тебя мимо них, так что старайся делать все так, как я говорю.

– Ладно.

На всякий случай оглядываюсь по сторонам, однако передняя лужайка перед госпиталем совершенно пуста. Прибитая к земле газонная трава мягко скрадывает звук шагов, а уличные фонари, торчащие из земли, идут параллельной линией только вдоль мощеной дорожки. В остальных частях больничного двора темно, что в эту ночь играет мне на руку.

– Так, погоди… – Зет замолкает, и я слышу, как с той стороны доносятся стук компьютерных клавиш. – Вижу охранника на первом этаже. Он спит в кресле у входа в манипуляционную комнату. Когда войдешь внутрь, постарайся двигаться тихо.

Я делаю глубокий вдох, пытаясь успокоить нервную дрожь. Мысль о том, что мне сейчас предстоит впервые в жизни нарушить закон, заставляет меня паниковать. Однако я не могу отступить назад и просто уйти.