Сумрачной и жуткой показалась ему Лалибэла. Бесчисленные подземелья, ведущие в самые недра земли, заманивали души в преисподнюю. Странные, вытянутые лики святых смотрели со стен, кто с укором, кто с насмешкой. Ужас все глубже проникал в душу Ахмеда. Ужас и ненависть к чернокожим монахам в черных рясах.

Войдя в Бетэ Ымануэл, самый большой и богатый храм Лалибэлы, имам приказал развести посреди храма костер и согнать к нему всех монахов. Странное дело -- чем ярче разгорался костер, тем сильнее бил Левшу озноб. Он поднял глаза и замер -- с потолка жутким взглядом, полным угрозы, на него смотрели двенадцать апостолов. Ахмед зажмурился и попытался справиться с собою. Тут согнанные в церковь монахи затянули заунывные псалмы. Отзвуки их голосов разносились по подземелью, рождая странное эхо, полное вздохов и всхлипов. "Зов шайтана!" -- ужаснулся имам.

-- В огонь! -- пронзительно закричал Левша. -- Всех монахов -- в огонь!

Не успели воины выполнить приказ имама, как невесть откуда в храме появилась женщина в белоснежных одеждах. Стремительно подбежав к костру, она прыгнула в огонь. Мусульмане застыли в растерянности, не зная что делать.

-- Назад! -- крикнул Ахмед, но голос его сорвался и перешел в хрип. -Назад!

Языки пламени лизали белые одежды женщины, но она, казалось, не замечала этого. Спокойно стоя посреди бушующего костра она заговорила, и имам вздрогнул -- ее голос был голосом из его сна:

-- Я не сгорю в огне, если ты, собака, поклянешься не губить Лалибэлу!

-- Клянусь! -- воскликнул Ахмед и бросился в костер, желая спасти женщину. Воины, пришедшие, наконец, в себя, поспешили на помощь имаму. У него, к счастью, успела только обгореть одежда, женщина же была вся покрыта ужасными ожогами.

Имам постепенно приходил в себя, к нему возвращалось всегдашнее спокойствие. В последний раз оглядев сумрачный храм он приказал:

-- По коням! Не будем задерживаться в этой обители шайтана!

Через час войско Ахмеда было уже далеко.

Так женщина спасла Лалибэлу.

Ребенок

Она родилась зимой. Быть может, она бы не умерла, родись она летом.

Она родилась девочкой. Если б она родилась мальчиком, она могла остаться жить.

Мы знали, что придется убить ее -- у нас не было иного выхода. Когда я рожала ее, я уже знала об этом. Своей жизнью она могла причинить смерть нам и другим нашим детям. Зима только началась, а мы уже голодали. Лишний рот стал бы для нас смертным приговором. С нами такое случилось впервые, но многие наши соседи уже не раз умервщляли детей, которых не могли прокормить. В Исландии жизнь сурова.

Мое сердце обливалось кровью при мысли, что мое дитя ждет смерть на самом пороге жизни. Как только я почувствовала приближение родов, я начала молиться всем богам, и нашим исконным покровителям, и новому Спасителю, весть о котором принесли люди с Юга. Я молилась, чтобы родился мальчик -- у Сигурда не поднялась бы рука убить крепкого и здорового мальчика, будущего воина и работника. У девочки не было никакой надежды на спасение.

Видно, боги не пожелали прислушаться к моим мольбам -- родилась девочка. Едва очнувшись от родовых мук, я смотрела на Сигурда, мрачно вглядывавшегося в ребенка при свете очага. Ребенок истошно кричал. Сигурд сидел так очень долго.