- Здорово! - Моричев захлопнул папку и звонко припечатал ее ладонью. Я буду читать это на экзамене.
- Когда?
- Сейчас. - Он взглянул на часы. - Через час. В третьем туре рекомендуют произвольную программу.
- Я знаю, эта вещь зазвучит, надо, чтоб кто-нибудь прочел ее со сцены. - Девчонка сняла очки, и глаза ее стали незащищенными, как лепестки подснежника на первой проталине. Сведя белые бровки, она деловито спросила: - Выучить успеешь?
- Такое - да не выучить? Ха. Плохо ты знаешь Георгия Моричева!
- Мамочки родные! Так ты Моричев! Как же я сразу не догадалась? И отчество у тебя такое дурацкое, Федрович, да?
- С чего ты взяла? Просто Федорович. Георгий Федорович.
- Странно. - Девушка потерла лоб. - Я как раз сейчас вспомнила: ты мне всю ночь снился. Будто мы живем в каком-то стильном городе с бегучими дорожками и дирижаблями, ты известный актер, я - знаменитая поэтесса. И будто мы только что познакомились в телетеатре "Хельга"... А говорят, не верь снам!
- Постой, а дочь Нана тебе не снилась? Ты - Ларра Бакулева! - Он повернул ее за плечи к свету. - Конечно, вот же! - Моричев потряс папкой, оторвал взгляд от покрасневшего лица девушки и перевел на обложку, на фамилию автора. Снова на нее. И снова на папку. Будто сравнивая с фотографией. - Не Ларра, правда, а Лариса, а в остальном все верно. Лариса Бакулева. Из "Хельги". Мы с тобой отправились в Институт Времени, так? Интересненько... С какой стати нам снился одинаковый сон?
Герка Моричев отступил на шаг, оглядел пустой холл:
- Послушай, тут только что были трое. Чего им надо было, не знаешь?
- Стариковские причуды. - Девушка пожала плечами. - Ушли и ушли, не жалко.
...В аудиторию Лариса пробралась обманом. Сделать это было нелегко: к третьему туру допустили всего двадцать пять человек. По счастью, публику в амфитеатре не пересчитывали.
Выпростав из-под красного сукна львиные лапы, на подмостках наискось к зрителям стоял стол комиссии. Пожалуй, и решения тут принимал лично он, стол, только высказываться, по лени, позволял сидящим за ним людям, и то не вслух, а письменно, в листах протокола. Люди сидели напыщенно, безмолвно. Один Перегуда безудержно хохотал, хватался за сердце, довольно крякал. А то, с грохотом отшвырнув стул, подбегал к экзаменующемуся и подыгрывал самым непредсказуемым образом. Рыжему угловатому подростку, с блеском читавшему басни Крылова, велел обштопать его в пинг-понг (он так и выразился: "обштопать"). От девушки, представлявшей в лицах первый бал Наташи Ростовой, потребовал прокрутить мясо на воображаемой мясорубке и кричал издевательским тоном: "Не верю! Не верю! Вы когда-нибудь, извиняюсь, видели, на чем котлеты растут?!"
Лариса мало что усваивала из происходящего внизу. Она легко впала в транс, имя которому вдохновение и из которого обычно выкарабкивалась с новыми стихами. Но очнулась сразу, едва услыхала знакомые строчки. Впрочем, лучше б ей не выкарабкиваться. Потому что ее новый знакомый на подмостках был беспомощен, как... перевернутая на спину черепаха. Он боролся с текстом, с робостью, с непослушными руками, с севшим голосом. Он проглотил половину вступления, а клятву скомороха заглушил нелепой чечеткой. Он шмыгал носом на протяжении всего трюка дворников, а лукавую сценку "Искушение отшельника" тянул нудней и гнусавей постного англиканского пастора. В общем, "душераздирающее зрелище!", как сказал бы ослик Иа-Иа. Полный провал. От отчаяния, лишь бы ничего не видеть, Лариса Бакулева закрыла лицо руками. Мешали очки, и она сняла их...