Из сталинских реплик, вызвавших в конце концов смех в зале, было видно, что он пытался высмеять Кагановича, указать на всю несерьезность его аргументации. Сам Иосиф Виссарионович вовсе не был настроен кровожадно. Он, безусловно, вел себя с «правыми» холодно, рассуждая о том, какое это неблагодарное дело верить оппозиционерам. Однако и с конкретными обвинениями Сталин не торопился. Он вынес предложение — продолжить дальнейшую проверку по делу «правых» и отложить решение до следующего пленума.

Возникает вопрос — зачем же Сталину было миндальничать с Бухариным, симпатизировать которому он не имел ни малейших оснований? Тем более что всплыли факты, свидетельствующие о неискренности их прежнего покаяния и о ведении ими оппозиционной деятельности. Ведь и регионалы были настроены на крутые меры. Чего, спрашивается, ждать?

Сталин не хотел репрессий. И не только потому, что они ему были не по нраву. Как прагматик, он понимал, что развертывание террора может ударить по кому угодно. Начнется кровавый кадровый хаос, который сделает ситуацию неуправляемой. Сталин хаос страшно не любил и, будучи знатоком истории, отлично знал, насколько может быть абсурдным массовый террор. Бесспорно, вождь выступал за политическую изоляцию Бухарина и Рыкова, но уничтожать их он не желал. Это явно продемонстрирует его поведение на следующем, февральско-мартовском пленуме, о котором речь пойдет впереди.

Единственный из членов ЦК, кто хоть как-то вступился за Бухарина, был Орджоникидзе. Бухарин пытался убедить собрание, что он лично высказывался о Пятакове очень плохо. Подтвердить данный факт Бухарин попросил Орджоникидзе, что тот и сделал. Надо сказать, что это была очень неуклюжая попытка выкрутиться. Мало ли что мог говорить Бухарин о Пятакове, может быть, это было в целях маскировки? Но все равно, поведение Орджоникидзе характерно. Он явно симпатизировал Бухарину. Однако и с открытой поддержкой бывшего «любимца партии» не выступал. Слишком уж было рыльце в пушку у самого Орджоникидзе. Сталин и регионалы своей умелой кампанией против вредителей отбили у Серго всякое желание качать права на пленуме и уж тем более заступаться за кого-либо.

Не пройду мимо и одного показательного факта, связанного с вопросами внешней политики. Во время доклада Ежова Сталин бросил реплику о том, что разоблаченные троцкисты были связаны со странами западной демократии — Англией, Францией и США. И лишь после этой реплики Ежов заговорил о переговорах, которые оппозиционеры вели с «американским правительством» и «французским послом». Дальше возникла конфузная ситуация. Ежов сказал: о заговорщиках, что они «пытались вести переговоры с английскими правительственными кругами». Молотов поправил его — оказывается, переговоры велись с французскими кругами. Ежов извинился за оговорку, но было очевидно — произошел некий конфуз.

Историк Роговин объясняет произошедшее тем, что «вожди» еще не сговорились даже между собой, в чем следует обвинять подсудимых будущего процесса». Очень сомнительно, вряд ли Сталин и Молотов были такими разгильдяями. Тут, скорее всего, произошло иное. Оговорка Ежова явно свидетельствует о том, что его слова о связях троцкистов с западными демократиями были не заготовкой, а