«Что вы, Фанечка, — удивился Охлопков, — это я не вас: за нашей спиной монтировщики флажки вешают!»

— Приходите, я покажу вам фотографии неизвестных народных артистов СССР, — зазываkа к себе Раневская.

— Фаина Георгиевна! Галя Волчек поставила «Вишневый сад».

— Боже мой, какой ужас! Она продаст его в первом действии.

— У Юрского течка на профессию режиссера. Хотя актер он замечательный.

"…Ну и лица мне попадаются, не лица, а личное скорбление! В театр вхожу как в мусоропровод : фальшь, жестокость, лицемерие. Ни одного честного слова, ни одного честного глаза! Карьеризм, Подлость, алчные старухи!

…Тошно от театра. Дачный сортир. Обидно кончать свою жизнь в сортире.

"…Перестала думать о публике и сразу потеряла стыд. А может быть, в буквальном смысле «потеряла стыд» — ничего о себе не знаю.

…С упоением била бы морды всем халтурщикам, а терплю. Терплю невежество, терплю вранье, терплю убогое существование полунищенки, терплю и буду терпеть до конца дней.

Терплю даже Завадского".

(Из записной книжки.)

Раневская постоянно опаздывала на репетиции. Завадскому это надоело, и он попросил актеров о том, чтобы, если Раневская еще раз опоздает, просто ее не замечать.

Вбегает, запыхавшись, на репетицию Фаина Георгиевна:

— Здравствуйте!

Все молчат.

— Здравствуйте!

Никто не обращает внимания. Она в третий раз:

— Здравствуйте!

Опять та же реакция.

— Ах, нет никого?! Тогда пойду поссу.

— Доктор, в последнее время я очень озабочена своими умственными способностями, — жалуется Раневская психиатру.

— А в чем дело? Каковы симптомы?

— Очень тревожные: все, что говорит Завадский, кажется мне разумным… — Нонна, а что, артист Н. умер? — Умер.

— То-то я смотрю, он в гробу лежит…

— Ох, вы знаете, у Завадского такое горе!

— Какое горе?

— Он умер.

Раневская забыла фамилию актрисы, с которой должна была играть на сцене:

— Ну эта, как ее… Такая плечистая в заду…

— Почему, Фаина Георгиевна, вы не ставите и свою подпись под этой пьесой? Вы же ее почти заново за автора переписали!

— А меня это устраивает. Я играю роль яиц: участвую, но не вхожу.

Узнав, что ее знакомые идут сегодня в театр посмотреть ее на сцене, Раневская пыталась их отговорить:

— Не стоит ходить: и пьеса скучная, и постановка слабая… Но раз уж все равно идете, я вам советую уходить после второго акта.

— Почему после второго?

— После первого очень уж большая давка в гардеробе.

Говорят, что этот спектакль не имеет успеха у зрителей?

— Ну, это еще мягко сказано, — заметила Раневская. — Я вчера позвонила в кассу, и спросила, когда начало представления.

— И что?

— Мне ответили: «А когда вам будет удобно?»

— Я была вчера в театре, — рассказывала Раневская. — Актеры играли так плохо, особенно Дездемона, что когда Отелло душил ее, то публика очень долго аплодировала.

— Очень сожалею, Фаина Георгиевна, что вы не были на премьере моей новой пьесы, — похвастался Раневской Виктор Розов. — Люди у касс устроили форменное побоище!

— И как? Удалось им получить деньги обратно?

— Ну-с, Фаина Георгиевна, и чем же вам не понравился финал моей последней пьесы?

— Он находится слишком далеко от начала.