— Ты же знаешь, что я не… — мне ужасно хотелось избежать этого разговора, и теперь стало жаль, что не удалось.

— Но Павлик-то не знает. — Солнцева вытянула шею, разглядывая посетителей коктейль-бара. — И если бы у тебя вдруг появился парень, Суриков бы успокоился, поверь. Переложил бы заботу о младшенькой да не переживал больше.

— Ну-ну.

— Кстати, он вчера заходил.

— Не может быть, — хмыкнула я.

— Ага, — Аня подняла футболку и попыталась оттянуть рукой несуществующий жир на талии, прикидывая, сколько еще осталось худеть к лету.

— И как он?

— Как-как, на тебя похож, только выше и крепче.

— Да я не об этом. Что говорит?

— Ну-у, — подруга намотала прядь волос на палец, силясь вспомнить.

— Понятно. — Разложив пирожные по тарелочкам и накрыв пленкой, я отложила в сторону. — Вы опять глазели друг на друга, как пьяные павианы, а потом разошлись каждый в свою сторону? Да?

— Не-ет. — Ответила она неуверенно и смущенно.

— Да, — усмехнулась я, снимая перчатки. — Как всегда.

— Ты же помнишь про обет? Воздержание, все дела… И вообще, он жутко похож на тебя, а это так странно.

— Все верно, — я подошла к окну, заклеенному рекламой наполовину. На улице распогодилось, и люди сновали туда-сюда уже в одних кофточках и футболках. — А еще Пашка — дуралей, грязнуля и драчун. На фига тебе такой, спрашивается?

— Маш?

— А? — Обернулась я.

— Может, дашь шанс своему попугаю? Глядишь, он не такой, как все, и у вас…

— Нет. — Я спрятала глаза. — И он даже не в моем вкусе.

— Пороть тебя надо, — бросила подруга, отворачиваясь, — пороть как сидорову козу. Не то через пару лет совсем закроешься ото всех и будешь беспрестанно ворчать. Как бабка.

Она покачала головой и направилась в зал. Я проводила ее усталым взглядом, поправила косынку на голове и вернулась к обязанностям. Мелким, надоевшим, но таким нужным, чтобы хоть немного отвлечься. Все-таки Солнце всегда говорила дельные вещи. А еще чаще просто озвучивала то, в чем я сама себе боялась признаться. Каждый раз, когда мне хотелось закрыть глаза на проблему, она раз от раза возвращалась к ней, чтобы заново обсудить. И еще, и еще, и так до тех пор, пока не находилось решение.

Единственным нашим камнем преткновения оставались мои отношения с одногруппниками. Я упрямо твердила Ане, что мне хорошо. Она настойчиво продолжала предлагать пути решения, вроде такого, как попробовать найти с ними общий язык, перейти в другой универ или посоветоваться с братом. А я привычно упиралась: нет, я не изгой, меня не обижают, мне и так хорошо, на всех забила, и все устраивает.

— У тебя есть там кто-то, с кем хотя бы можно поболтать на переменке, если скучно? — спрашивала она.

Как удар под дых. Вроде уже привыкла, а все равно неприятно.

— Нет, — всякий раз отвечала я, ощущая тяжелый камень в груди, — как нет и потребности с кем-то там разговаривать.

— О чем я и говорю, — сердилась Аня, теребя свои иссиня-черные волосы.

Хороший друг чувствует сердцем. Хороший друг видит боль даже за улыбкой. Хороший друг — это тот, кто, зная твои минусы, все равно тебя любит.

И Солнцева была именно такой.