— Ну представь — муж в командировке, а близкий друг семьи слаб по части женского пола, и сама красотка сдержанностью не отличалась. Конечно, не тем будут помянуты оба. — Мальцев вздохнул. — В показаниях мужа об этом — ни слова, но он не знал. Его не хотели огорчать всякие общие знакомые. Мог Зелинский той ночью побывать у Веденеевых дома? Запросто. Мог как-то случайно пересечься с бандой и со Сквозняком лично?

— Мог, — кивнул Уваров, — но уже не запросто…

Нет, Гоша, это слишком невероятно. Сквозняк бы убрал сразу свидетеля. Сразу, а не через три года.

— А если он только через три года узнал, что остался свидетель? Ведь всех убрать невозможно. Нет, свидетелем ограбления и убийства Зелинский, конечно, не был. Но просто — на лестнице столкнулись, во дворе… Знаешь, человеческая память так устроена, что случайная деталь, мелькнувшее лицо могут врезаться накрепко, на многие годы, если это связано с потрясением.

— Да, — задумчиво произнес Уваров. — Когда убивают жену твоего близкого друга, это потрясение или нет? Если друг был в командировке, а ты зашел в гости скрасить одиночество его жены, да еще ночью… той же ночью… тогда да, безусловно, потрясение. На всю жизнь. А потом, через три года — случайная встреча…

— Интересно, — усмехнулся Мальцев, — когда Зелинский там побывал, до или после? Да и побывал ли вообще?

— Мы с тобой уже не узнаем. Никто не узнает. Но это и не важно. Хотя, конечно, Гоша, конструкция с Зелинским получается у нас с тобой очень хлипкая, дунешь — и развалится, как карточный домик. Ладно, с переводчицей Верой Салтыковой я, пожалуй, встречусь сам. Прямо сегодня к ней и отправлюсь. Это ведь должен был сделать следователь Гусько. Но не сделал, поленился.

И тут затренькал сотовый телефон прямо в руках у Уварова.

— Товарищ майор, звоночек есть интересный к объекту, — услышал Юрий в трубке голос младшего лейтенанта Васи Зорькина, — только что записали. Вот, послушайте.

В трубке раздалось пощелкивание, тихий писк перематываемой пленки, потом далекий хриплый голос:

— Это я, Толян. Встретиться надо. Срочно.

— Коля, — голос Чувилева звучал удивленно и растерянно, — что случилось? Я жду, а ты не звонишь.

— Вот звоню. Ладно, времени мало. На Луговую приезжай, за Лобней. Там магазин у станции, по правую руку, если от Москвы. Через два часа, за магазином.

Едва слышный щелчок, потом частые гудки.

— Зорькин, ты здесь? — хрипло спросил Уваров.

— Здесь, товарищ майор.

— Откуда был звонок?

— Из автомата на Пушкинской, у кинотеатра «Россия».

Уваров захлопнул крышку радиотелефона.

— Вот так, Гоша. Не нужны ему кулебяки-огурчики. Не пойдет он в ресторан.

— Ну проходите, проходите, молодые люди. Милости прошу.

Семен, Израилевич Кац, высокий сухощавый старик с буйной белоснежной шевелюрой, обнял Антона, а Вере галантно, поцеловал руку.

Известный всей Москве адвокат жил скромно. Двухкомнатная квартира в старом, послевоенном доме на проспекте Мира вовсе не сверкала роскошью. Добротная простая мебель, сделанная на заказ; ни антиквариата, ни картин на стенах, только семейные фотографии в рамках.