Калигула (12—41) жил, по словам Светония, в преступной связи со всеми своими сестрами. Одну из них, Друзиллу, он лишил девственности еще будучи подростком. Потом ее выдали замуж за сенатора, но император отнял ее у мужа и открыто содержал при себе. Калигула не мог равнодушно пропустить ни одну женщину, попадавшую в поле его зрения. Обычно он приглашал ко двору мужей вместе с женами и, когда они проходили мимо его ложа, внимательно разглядывал каждую женщину, приподнимая голову за подбородок. Ту, которая ему нравилась, уводил в соседнюю комнату, а возвратясь, громко расхваливал или порицал перед мужем ее прелести. Калигула не скрывал своих связей с Марком Лепидом, мимом Мнестром и другими мужчинами. Валерий Катулл, юноша из консульской семьи, заявлял во всеуслышание, что от забав с императором у него болит поясница. Ел и спал венценосец на конюшне вместе с молодыми конюхами, одному из которых, Евтиху, он подарил за полученное удовольствие два миллиона сестерциев. Правда, Калигула не только транжирил, но и собирал в житницы: именно ему Рим обязан введением налога на проституцию.

Нерон (37—68) уже при рождении внушил ужас своим гороскопом. В ответ на поздравления его отец Домиций воскликнул: «От меня и Агриппины может родиться лишь ужас и горе для человечества!» Эти слова оказались пророческими. Вот что рассказывает о Нероне Светоний: «Мало того что жил он и со свободными мальчиками и с замужними женщинами: он изнасиловал даже весталку Рубрию12. С вольноотпущенницей Актой он чуть было не вступил в законный брак, подкупив нескольких сенаторов консульского звания поклясться, будто она из царского рода. Мальчика Спора он сделал евнухом и даже пытался сделать женщиной: он справил с ним свадьбу со всеми обрядами, с приданым и с факелом, с великой пышностью ввел его в свой дом и жил с ним, как с женой. Еще памятна чья-то удачная шутка: счастливы были бы люди, будь у Неронова отца такая жена! Этого Спора он одел, как императрицу, и в носилках возил его с собою и в Греции по собраниям и торжищам, и потом в Риме по Сигиллариям, то и дело его целуя. Он искал любовной связи даже с матерью, и удержали его только ее враги, опасаясь, что властная и безудержная женщина приобретет этим слишком много влияния. В этом не сомневался никто, особенно после того как он взял в наложницы блудницу, которая славилась сходством с Агриппиной; уверяют даже, будто, разъезжая в носилках вместе с матерью, он предавался с нею кровосмесительной похоти, о чем свидетельствовали пятна на одежде. А собственное тело он столько раз отдавал на разврат, что едва ли хоть один его член остался неоскверненным, В довершение он придумал новую потеху: в звериной шкуре он выскакивал из клетки, набрасывался на привязанных к столбам голых мужчин и женщин и, насытив дикую похоть, отдавался вольноотпущеннику Дорифору: за этого Дори-фора он вышел замуж13, как за него — Спор, крича и вопя, как насилуемая девушка. От некоторых я слышал, будто он твердо был убежден, что нет на свете человека целомудренного и хоть в чем-нибудь чистого и что люди лишь таят и ловко скрывают свои пороки: поэтому тем, кто признавался ему в разврате, он прощал и все остальные грехи».