Уже упоминавшийся Тимарх заклеймен в истории как осквернитель своего рта: «Народ говорит еще, что ты феллатор* и куннилингус**, т. е. называет тебя словами, которые ты, по-видимому, не понимаешь и принимаешь их за выражение почета. Тебе никогда не удастся избежать презрения сограждан и убедить их, что ты не позор всего города. Клянусь Гермесом, вся Антиохия знает случай с молодым человеком, пришедшим из Тарса, которого ты опозорил; впрочем, мне, пожалуй, не подобает разглашать подобные вещи. Во всяком случае, все присутствовавшие при этом хорошо помнят, как ты стоял на коленях и делал то, что сам хорошо знаешь, если не забыл. А о чем думал ты, когда тебя вдруг увидели на коленях перед распростертым сыном богача Ойнопиона? Неужели же ты думаешь, что и после подобных сцен о тебе не составилось определенное мнение? Клянусь Зевсом, я недоумеваю, как ты, после таких деяний, смеешь целовать нас? Уж лучше поцеловать ядовитую змею, потому что в этом случае можно позвать врача, который сумеет, по крайней мере, устранить опасность от ее укуса, а получив поцелуй от тебя, носителя столь ужасного яда, никто не посмел бы приблизиться, когда бы то ни было, к храму или алтарю. Какой бог согласится внимать мольбам такого человека? Сколько кропильниц и треножников нужно было бы ему поставить?»

Пресыщенной Элладе человечество обязано также распространению интимных отношений между женщинами. Древние называли этот порок по-разному: антерос, трибадия, лесбийская любовь, или сафизм. Конечно, добродетельные жены и дочери граждан, запертые в гинекее, более или менее были ограждены от искушения. Зато ему вовсю предавались гетеры, авлетриды, музыкантши, артистки,

"' См. «Минет» в разделе «Приложение». '* См. в разделе «Приложение».

т. е. тот круг, как бы теперь выразились, художественно-интеллигентской богемы, который отвергал общепринятую мораль.

Древнегреческий писатель-сатирик Лукиан (ок. 120 — ок. 190) в форме диалога между многоопытной Кленариум и юной Леэной описывает свидание трибад. В минуты затишья бурных взаимных ласк Леэна вспоминает, как ее невинностью воспользовалась коринфская гетера Мегилла: «Мегилла долго упрашивала меня, подарила дорогое ожерелье и прозрачное платье... Я поддалась ее страстным порывам, она начала целовать меня, как мужчину; воображение уносило ее, она возбуждалась и изнемогала от сладостного томления». — «А каковы были твои собственные ощущения?» — «Не спрашивай меня о подробностях этого ужасного позора, клянусь Уранией, я больше ничего не скажу». Психология служительниц любви, вся жизнь которых проходила в обстановке экзальтированной чувственности, всегда отличалась болезненной извращенностью. В их восприятии сложно переплетались самые противоречивые мотивы: неприязнь к сопернице, искреннее восхищение перед более молодой и привлекательной, презрение к грубому и вульгарному мужчине, стремление заместить его, комплекс собственной неполноценности... Вид своей наготы и сравнение ее с прелестями подруг действовали возбуждающе, вызывали странный и жгучий интерес, который требовал удовлетворения. Гетеры и авлетриды устраивали пиры, на которые мужчины не допускались вовсе. На них, под покровительством Афродиты Перибазийской, трибады соперничали в красоте и сладострастии.