Мои шансы с самого начала казались призрачными. Разыгрывая миттельшпиль, я потерял пешку, а затем пытался ограничить инициативу Джеффа путем размена некоторых фигур. Это было довольно рискованно; если у вас меньше фигур, то их дальнейший размен увеличивает преимущества соперника (представьте, в чем разница между соотношением 5 к 4 и 4 к 3 или 3 к 2, 2 к i и, наконец, i к о — по мере того как фигуры покидают доску, небольшое материальное преимущество становится подавляющим). Но я всегда любил эндшпиль, поэтому стремился к нему как к своему спасению. Когда мы разменяли ферзей, Джефф чуть не зарычал от удовольствия. Он был самым настоящим убийцей и держал меня за горло.

Прошло три часа с начала игры; турнирный зал опустел, и наша игра приближалась к концу. Мы остались вдвоем, но вокруг телевизионной камеры в холле, транслировавшей ход матча, собрались сотни людей. Они напряженно следили за развитием событий и гадали, кто же станет чемпионом, а кто потерпит поражение. Тишина в зале казалась мне удушающей — возможно, такой была и моя позиция. У меня оставался конь и пять пешек против слона и шести пешек соперника. Казалось, исход партии предрешен. Отчаянно пытаясь найти путь к спасению, я вспомнил свою борьбу с демонами после прошлогоднего проигрыша в последнюю минуту. Но придумать ничего не удавалось. Я вышел в ванную и заплакал. Затем умылся, собрался с духом и вернулся к игре.

Казалось, я заблудился в густых джунглях, застрял в густом подлеске, обессилев от голода и потери крови, как вдруг в чаще забрезжил луч света. Никогда не забуду свои чувства в тот момент, когда я понял, что шанс на спасение есть. В шахматах игрок иногда чувствует, что в позиции что-то есть, и только потом понимает, что именно. Кожа внезапно покрывается мурашками, чувства невероятно обостряются, как у хищников, чующих опасность или добычу. Интуиция подсказывает, что выход есть и его надо только найти, и разум включается в поиски. Я начал анализировать позицию. Очень медленно в мозгу созрел план. Необходимо разменять коня и оставшиеся пешки для того, чтобы создать позицию, при которой на доске останется только два короля — абсолютно парадоксальная идея. Я нашел невероятный для моего возраста способ спасти игру; в конце концов, я и сам не знаю, как мне это удалось.

Игра закончилась ничьей, и я стал чемпионом страны в своей возрастной группе. Выйдя потрясенным из турнирного зала, я был ошарашен радостными воплями и приветствиями огромной толпы детей и родителей, захваченных драматическими событиями в зале. Один из судей, международный гроссмейстер, спросил, почему в миттельшпиле я принял определенное решение, но я понятия не имел, о чем он говорит. Шахматы остались в каком-то другом мире. Эмоциональный накал момента потрясал. Я увидел, как из толпы детей выскользнул Джефф и подошел к отцу, а тот оттолкнул его холодным взглядом. Это было отвратительно.

Наверное, вы уже поняли, что мир юношеских шахмат — убийственный мир. Каждый год тысячи девочек и мальчиков ставят все на карту, и каждый верит в то, что сможет стать лучшим.