Он снова вошел в нее, она задвигалась, и ее накрыло третьей волной оргазма, на сей раз одновременно с ним. Ей не хотелось шевелиться. Она бы еще долго лежала так, прижавшись к нему всем телом, уткнувшись головой ему в подмышку и тесно сплетясь с ним ногами, но он мягко подтолкнул ее, и она скатилась вниз.
Он быстро поднялся и почти бегом бросился в ванную, прихватив с собой трусы и рубашку. Теперь, когда все было позади, он стеснялся своей наготы.
Когда он вернулся, она лежала на спине и изучала взглядом потолок.
— Спи, любимая, — сказал он, наклоняясь над ней.
— Нет, я не хочу спать, — ответила она, не сводя взора с потолка. — Сейчас встану.
Она посмотрела на него:
— Извини, задумалась.
В его глазах мелькнула настороженность:
— Все в порядке? У тебя такой вид, как будто ты чем-то озабочена.
— Не то чтобы озабочена… Просто вспомнилось кое-что. У нас работает одна женщина…
— И что?
— Сама не знаю. Работает она очень хорошо, но на этой неделе что-то на нее нашло. Она такого наворотила! Сегодня я ее вызвала и начала отчитывать. Она немного меня послушала — не спорила, не пыталась возражать, — а потом развернулась и ушла. И при этом так странно на меня смотрела, словно не понимала, о чем я ей толкую…
— И это все?
— Она ушла с работы, не отпрашиваясь. Ни с кем ни слова не сказала. Я потом поговорила с ее коллегой. Кажется, я сделала большую глупость, когда стала ее ругать. В последние дни она ведет себя очень странно. Понятия не имею, что я должна предпринять. Может, мне следует съездить к ней домой?
Реми наклонился поцеловать ее в лоб. Галстук, который он только что завязал, свесился ей на грудь.
Она притянула его к себе. Он со смехом отстранился и поцеловал ее в соски.
— Может, еще разок? — предложила она.
Он с сожалением покачал головой.
— Через месяц, самое позднее через два мы будем вместе навсегда, — сказал он. — Что такое один месяц?
— Как ты думаешь, что я должна сделать для этой девушки? Если б только ты ее видел…
Он присел на край кровати и потрепал ее по бедру.
— Знаешь, когда руководишь людьми, не стоит слишком вникать в их проблемы. Насколько я могу судить, вы и так там балуете персонал. Не хватало тебе еще заморачиваться их личными трудностями — сама не заметишь, как они тебе на шею сядут. Я уж не говорю о том, что остальные сотрудники будут ей завидовать, пойдут дрязги и склоки. На твоем месте я бы вообще ничего не стал предпринимать. А если увидишь, что она не справляется со своими обязанностями, уволь ее, и дело с концом.
Мириам молча смотрела на него.
— Ты, конечно, думаешь, что я слишком суров?
— Нет, — выдавила она из себя. — Наверное, ты прав.
Он еще раз поцеловал ее в лоб:
— Не наверное, а точно. Я тебя люблю.
Он поднялся, надел пиджак, чмокнул ее в большой палец ноги и ушел.
«Уволь ее…» Мириам казалось, что некий невидимый бес опустил ей на сердце кусок льда и теперь этот лед таял, обволакивая ее холодной пеленой.
Дело было не в том, что он сказал, а в том, как он это сказал. Эта бесчувственная, лишенная эмоций рассудочность, это равнодушие технократа, которому плевать на людей. Впрочем, он таким и был на самом деле. И это ей совсем не нравилось. Сотрудник допустил промах — избавься от него. Жена не слишком умело демонстрирует, что дорожит тобой, — брось ее.