Чтобы не было никаких вопросов – мы скрыли то, что произошло. Отвезли Обана в Багдад, привели его в порядок. Он совершенно спокойно подкатил к зданию посольства США со своей собственной охраной – тут полно частных охранных компаний, все они выглядят одинаково, и вопросов, когда кто-то пользуется их услугами, не возникает. В ответ на недоуменный вопрос офицера безопасности посольства, куда он подевался с базы (а посольство посылало собственные машины, застрявшие в организованной нами пробке), он раздраженно ответил, что воспользовался нанятым ему транспортом еще из Вашингтона. Такое тоже бывает – чаще всего за откат. Вопросы возникнут только тогда, когда кто-то сунет нос в бухгалтерию ЦРУ и выяснит, что никакие платежи за эскорт помощника директора Национальной разведки не перечислялись. Но я не думаю, что это кто-то сделает. В ЦРУ полно ловкачей не хуже меня, и бухгалтерия – последнее место, в которое они дадут залезть. Слишком много там всяких мин.

Если честно, мне жаль Подольски. Потому что его верность своей стране и необходимость делать то, что в ее интересах, вступила в острейший конфликт с фундаментальными принципами, на которых стоит его страна. Америка борется за демократию во всем мире, а не провоцирует военные перевороты. Америка воюет с «Аль-Каидой», а не вступает с ней в тайный сговор. Они, американские разведчики, команда, а не скопище смертельно ненавидящих друг друга кланов с диаметрально противоположными интересами у одной кормушки.

Есть люди, способные комфортно существовать одновременно в двух мирах. Идеальном, составленном из принципов и идеалов, и реальном, в котором идеалы по какой-то причине не реализованы или отвергаются. Но Подольски не таков. Он типичный американец, и потому мне его жаль. Не стоит ему заниматься разведкой.

А Подольски хочет сейчас у меня выяснить, кто такой Аль-Малик, и это сейчас для него важнее всего. Вот дурак-то.

– Да, русский.

– Твой бывший коллега? – продолжал допытываться американец.

– Не совсем.

– Тогда кто?

Скверно. Очень скверно.

– Спецназовец внутренних войск. Это у нас что-то вроде ваших команд быстрого реагирования. SRT, HRT. Только все это у нас сведено в единый род войск, а не разбросано, как у вас, по ведомствам. Жандармерия.

– Да, я понял. И этот человек стал религиозным экстремистом?

– Да, стал.

– Русский? Очень странно. Мы имели дело с чеченцами, но русский…

– Ничего странного. Он просто мразь. К тому же вспомни дело Эрика Харруна[28]. И ты думаешь, он единственный?

– Не единственный, но…

Подольски замялся, но все-таки решился.

– Знаешь, друг, ты не обижайся, но…

– Говори, чего уж там.

– Не следует сравнивать Харруна с вашими джихадистами. Тем более что ваших – на два порядка больше, мы это знаем по Сирии.

– Вот как? И почему же?

– Потому что у них разная мотивация. Наши джихадисты борются против свободы. Ваши – для того, чтобы эту свободу получить.

Не знаю, для чего он это сказал? Может, чтобы понять, не готов ли я переметнуться к ним? Встать на сторону свободы, как они говорят?

– Это с чего ты взял? Неужели допрашивал чеченцев?