Почему мы заговорили о Станиславе? Я спросил босса, что мне делать с картиной, стоящей еще со времен Дженни в ТВ-комнате, не повесить ли ее сюда на кухню. Гэтсби возражал против того, чтобы вешать картину на кухню, так как Станислав — автор этого безобразного, на мой взгляд, произведения, во всяком случае, на меня оно наводило тоску (луна над горами, абстрактными, хоть вой), может вдруг появиться, и ему, Стивену, будет неудобно перед автором за то, что его подарок висит на кухне.

О'кей. Я закрыл вопрос о передвижении картины, но мистер Грэй не слез с темы, он рассказал мне о Станиславе. Мистер Грэй поражался Станиславу.

— Он такой бабник, невероятный! — говорил Гэтсби. — Он даже Нэнси пытался схватить, Эдвард, ты можешь себе представить! Какой бабник!

Я мог себе представить. Гэтсби не сказал, за что, за какую часть тела хотел схватить Станислав Нэнси, может быть, ему было неудобно сказать своему батлеру, что Станислав пытался схватить его жену за жопу? Или схватил, ибо что значит «пытался схватить»? Думал о том, чтобы схватить? Откуда Гэтсби знает, что Станислав думал?

— Он гостил у меня в Коннектикуте и пытался схватить Нэнси, — продолжал Гэтсби восторженно. Было очевидно, что если уж ему не нравилась сцена, то наглость Станислава ему нравилась явно. Я не спросил, как Гэтсби прореагировал на сцену, сделал вид, что он не заметил сатира? Я думаю, Гэтсби не постеснялся бы дать Станиславу по физиономии, но наглость в людях Стивен Грэй уважал.

— Он даже на Дженни набрасывался, — продолжал Гэтсби, — она мне жаловалась. Я ему сказал: «Станислав, пожалуйста, не терроризируй моих служащих».

Стивен сказал employees — служащие — явно для меня. Рассказывая эту историю кому-нибудь другому, он наверняка сказал бы «моих слуг».

— Он из польской мафии, — продолжал босс, — знаешь, все эти… Полянски, Козински…

— Бжезински… — добавил я, и Гэтсби засмеялся.

— Невероятный бабник! — подытожил Гэтсби.

После такой аттестации, когда Станислав появился в доме, мне было интересно за ним понаблюдать.

Выглядел он для своего возраста совсем не плохо — худой, рожа, правда, несколько потрепанная, но его пятидесяти ему не дашь, сорок дашь. Единственно, что не в порядке с ним — что он очень отстал от моды. Одет он был так, как одевались в конце шестидесятых годов, — плотно обтягивающие задницу брюки, широкие внизу, курточка, плотно прилегающая к телу, длинные волосы.

Я уже так давно не одеваюсь — брюки ношу узкие внизу и широкие в заднице, пиджаки у меня здоровые и с плечами, как бы на один-два размера больше. Прическа у меня сейчас как у Джеймса Дина, знаете, был такой знаменитый американский актер в середине пятидесятых годов. Пятидесятые годы сейчас очень в моде, и я это знаю, а как же, я же современный слуга мировой буржуазии…

Но оставим меня и перейдем к Станиславу. Поляк и русский хорошо друг к другу отнеслись при первой же встрече, хотя я был занят Татьяной и не мог уделить ему много времени, тем не менее, мы с ним выпили водки на кухне, и я отправился ебать Татьяну, извинившись и нагло объявив ему, что у меня тело в постели.