– Конечно!..

– Ну и как Вам она?..

Редактор помолчал, пошелестел газетой, а потом сказал:

– Каждый судит в меру своей испорченности!..

…Однако, это – Карелия. Провинция, так сказать.

Но и Москва от провинции отставать не хотела. В издательстве «Молодая гвардия» вышел сборник поэм Анатолия Фокина. Поэмы были на сельскохозяйственную тематику.

И опять-таки в одной из поэм была строфа, достойная запоминания. Но для этого надо коротко рассказать то, что случилось в поэме до этой строфы: в поле сломался трактор, тракторист – девушка, она вызвала из МТС механика. Он подходит, а дальше:

Больше всего меня потрясло и даже обрадовало несколько зловещее слово приспособленье». Лично я такого синонима не встречал даже в самых лихих частушках!..

У нас нет настоящего уважения к предкам. А в том уважении, которое якобы существует, больше демагогии, чем правды.

Каждое поколение почему-то рвется построить «новый мир» на обломках старого. Даже если не «на обломках», то «мешают», «не так думают и делают» лишь предыдущие поколения «старших».

Прадеды и прапрадеды абсолютно не мешают…

«Закон зрительного зала». Здесь ведь тоже «мешает» лишь впереди сидящий. Он один. А тех, кто сидит перед ним, вроде бы даже не существует…

…как ветви дерева, которое начинает сохнуть с вершины. Сначала ты не видишь и не чувствуешь умирающих. Но потом видишь, что многие ветки рядом с тобой высохли. А ты держишься. До поры.

А может, это, как отлив. Уходит море, обнажая камни.

Восемь пишем, два – в уме

не умею, не умею, не уме…

Наш век – не век:

лет шестьдесят, не больше…

Все мы люди смертельно больные

потому, что однажды умрем.

У настоящих поэтов есть только год рождения. Года смерти у настоящих поэтов нет.

И. Кобзону

За окном заря красно-желтая.

Не для крика пишу,

а для вышептыванья.

Самому себе.

                 Себе самому.

Самому себе.

Больше – никому…

Вновь душа стонет,

                         душа не лжет.

Положу бинты,

где сильнее жжет.

Поперек души

положу бинты.

Хлеба попрошу,

                      попрошу воды.

Вздрогну.

Посмеюсь над самим собой:

может, боль уйдет,

может, стихнет боль!

А душа дрожит —

                        обожженная…

Ах, какая жизнь протяженная!

Мы —

         боящиеся озонной дыры, СПИДа и кооператоров,

нашпигованные с детства лекарствами,

                                                    слухами и нитратами,

молящиеся, матерящиеся,

                                  работающие и бастующие,

следователи и подследственные,

                                          стареющие и растущие,

спорящие, с чего начинать:

                                    с фундамента или с кровли,

жаждущие немедленной демократии

                                                 или крови,

мы —

        типовые, типичные,

                                   кажущиеся нетипичными,

поумневшие вдруг на «консенсусы»,

                                               «конверсии»