— Оливия-хёгг смогла выдержать дар перворожденных и поймать душу зверя, хоть это и казалось невозможным. И я рассказал об этом своему брату, — варвар сглотнул, словно ему было тяжело говорить. — Во хмелю рассказал, дурак! Совет Варисфольда запретил говорить, а я сказал! Знал ведь, какой у брата характер, а ляпнул! В ту же ночь Рагнвальд ушел в незримый мир!

Я благоразумно промолчала о том, что тоже теперь знаю тайну. Чем позже варвар додумается до этого, тем дольше я проживу. Похоже, перворожденные сполна отвесили Бенгту силы, мощи и даже доброты, а вот сообразительности недоложили.

Бенгт опустил голову, рассматривая свои руки. Я не все понимала из его рассказа, лишь осознала, что ильха терзает чувство вины.

Варвар поднял взгляд, и в черной глубине отразилось пламя костра.

— Когда я нашел Рагнвальда, он уже надел кольцо Горлохума и сразился со зверем. Брат был изранен, но в сознании. А увидев меня, велел отнести в место силы, насыпать сверху побольше углей и золота, развести такой жар, чтобы и камень оплавился!

Ильх моргнул, глядя в огонь. Протянул руку и под моим изумленным взором вытащил горсть пылающих углей! Так просто, словно и не чувствовал жара! Да и на крепкой ладони не осталось ни ожога, ни раны! Так вот какова сила хёгга…

— Сюда, в семейное место силы, я принес тело брата, почти лишенное дыхания. Но стоило положить Рагнвальда в угли да засыпать горой жара, как хёгг вернулся. Я решил, что это добрый знак, ведь зверь исцеляется быстрее человека. Но с того дня человека я больше не видел. Только хёгга, которого день за днем засыпал углями, жаром и золотом! И все равно он почти сдох! — Бенгт вскинул голову, прищурился. — А с тобой вот очнулся! Пусть человеком еще не стал, но очнулся! Так что вылечи его, дева! А сейчас мне надо идти, нельзя надолго оставлять Карнохельм. Я и так рисковал, отправляясь на розыски врачевательницы.

Я тоже поднялась, глядя на ильха. Голова кружилась от всех этих слов, из которых поняла я далеко не все.

— Значит, в пещеру ты внес человека? — А я-то недоумевала, как дракон оказался в каменном мешке!

— Скалы для потомка Лагерхёгга — не преграда. Камень для нас живой, позову — ион услышит, откроется, — он наклонился, поднял осколок скалы, сжал в кулаке. А когда раскрыл, я ахнула. На мозолистой ладони лежал уже не колючий булыжник, а гладкая каменная капля. — Так что если Рагнвальд захочет выйти, гора его не удержит.

Я открыла рот. Отличная новость! Выходит, что если зверюга надумает меня сожрать, бежать будет некуда. И все же странно. Утром мне показалось, что хёгг тянется к лазу, но выбраться не может. Что каменный мешок для него такой же капкан, как и для меня.

Или это лишь глупые мысли глупой чужачки? Ведь я и правда ничего не знаю… а то, что узнаю, кажется таким невероятным, что не укладывается в голове! Моя картина мира пошатнулась и сейчас висела на одном гвозде, качаясь и угрожая вовсе свалиться да перевернуться вверх тормашками! И почему клятый фонд переселенок ничего не рассказал? Хотя неудивительно. Нельзя о таком рассказывать. Чтобы сохранить фьорды — нельзя. Вот откуда все эти запреты и требования. Пересекая Туман, мы навсегда прощаемся с прежней жизнью.