Путь наш теперь лежал в город Суздаль. И сторожиха в Боголюбове и профессор — оба, не сговариваясь, назвали нам суздальского археолога Курганова. Нам обязательно нужно его отыскать.

Мы пересекли железную дорогу, пересекли шоссе и пошли отмахивать километры вдоль голубой тихоструйной Нерли.

Нет отдыха прекраснее, здоровее, интереснее и привольнее, чем дальний пеший туристский поход! Как тут красиво и просторно! Какие леса раскинулись на той стороне Нерли! Они начинались корявыми ветлами и серо-зелеными ольховыми зарослями у самого берега. На песчаных гривах их сменял медноствольный сосновый бор, а дальше уже не поймешь, какие породы лесов заслоняли редкие деревеньки. А еще дальше лесное море переходило в голубовато-лиловые тучи.

Мы двигались цепочкой по самому краю знаменитого Владимирского Ополья. Деревни следовали одна за другой, но мы проходили их стороной — возле крайних домов, вдоль берега реки.

Еще во времена Андрея Боголюбского Ополье славилось плодородием. Далекие предки здешних жителей вырубили леса, раскорчевали пни и занялись тут хлебопашеством и разведением овощей. Здесь даже кустарника было мало. С холма на холм перекидывались волнистые, лоснящиеся на солнце колхозные поля поспевающей ржи, еще зеленой пшеницы, тучные, черноземные, лучшие во всей Владимирской области…

— Галя! — негромко позвал Николай Викторович. — Подойди сюда.

Галя вышла из цепочки.

Я уже успел подметить: Николай Викторович очень любит разговаривать со своими питомцами наедине, по душам.

Николай Викторович и Галя шли в сторонке. Он — высокий, широкоплечий, она — тоненькая, словно травка-овсяница. Остальные девочки с явной завистью поглядывали на свою подругу.

Но на этот раз, пожалуй, завидовать не стоило бы: слышался только приглушенный голос Николая Викторовича. А Галя шла, крепко закусив губу, вцепившись руками в лямки рюкзака. Кажется, она раскаивалась. Впрочем, у кончиков ее губ нет-нет да мелькала неожиданная озорная смешинка.

Какие же тут признания! Просто очередная, самая настоящая проборка. Нечего мне любопытничать! Я ускорил шаг и перегнал даже направляющего, Мишу. Он хихикнул. Я оглянулся. Вот он, быстроглазый, показал свои крепкие белые зубы и кинул выразительный взгляд в сторону Николая Викторовича и Гали.

— За то, что в поезд прыгнула, — не станет. — Миша поправил свой трофей — бараний рог, накрепко привязанный к верху рюкзака, покосился на меня и доверительно шепнул: — Знаю: за манную кашу.

Николай Викторович все читал Гале нравоучения, а Галя все вздыхала. Мы по-прежнему шли молча, невольно стараясь прислушаться к убеждающему шепоту начальника похода.

Возле старой мельницы выбрали место для большого обеденного привала.

Только мы скинули рюкзаки, как Николай Викторович неожиданно объявил, что с этого часа он в отпуску, он отдыхает и приказывать больше не станет, если только не произойдет какого-нибудь исключительного безобразия. Есть же штаб и командир отряда Гриша.

Гриша, услышав такую неожиданную, приятную для себя новость, тут же подтянул шаровары, вздернул чубчик и завертелся вокруг Танечки. Кажется, он не совсем был равнодушен к черным Таниным глазам… А еда? Едой пусть занимается Вова — он сегодня дежурный.