Сонджа наблюдала, как Кёнхи осторожно гладила ее мать, пока та не успокоилась. Неужели болезнь может так изменить человека? Болезнь и умирание проявило те мысли матери, которые она никогда не решалась произнести вслух. Однако Сонджа точно знала, что ее сын ни в чем не виноват, нет никакого дурного семени. Ноа был чувствительным ребенком, который считал, что если он соблюдает все правила и старается быть лучшим, то враждебный мир изменит свое мнение. Его смерть, возможно, стала ее виной, она позволила ему поверить в жестокие идеалы, научила его быть слишком хорошим.

Сонджа встала на колени у постели матери.

— Извини, мама. Прости. Мне жаль, что меня не было рядом.

Старуха посмотрела на своего единственного ребенка, и внезапно возненавидела себя за все сказанное. Чанджин хотела сказать, что ей тоже жаль, но силы покинули ее тело, и глаза ее закрылись.

— Ты не христианин, не так ли? — спросила Хана Соломона.

Она сидела рядом с ним на скамье. Пастор только что завершил поминальную речь в честь его прабабушки, зазвучал орган. Похоронная служба заканчивалась.

Соломон попытался остановить Хану, казалось неловко разговаривать во время общей молитвы, но, как всегда, она была настойчива.

— Это же просто культ. Но вы не делаете ничего интересного. Я читала, что в Америке устраивают шествия и даже совершают жертвоприношения младенцев. А вы, вероятно, только даете деньги — много денег, с тех пор как разбогатели, да?

Хана шептала это по-японски, прижав губы к его уху, и Соломон сделал серьезное лицо, как будто пытался сосредоточиться на службе. Однако он думал только о запахе клубники — аромате ее помады.

Он не знал, как ответить.

Хана ткнула его в ребра левым мизинцем, глядя прямо на хор, который пел любимый гимн прабабушки. Как и все в его семье, Соломон был христианином. Его дед, Пэк Исэк, стал одним из первых пресвитерианских пасторов Осаки. Когда Соломон рос, люди в церкви вспоминали его деда, как мученика веры. Сонджа, Мосасу и Соломон каждое воскресенье ходили в церковь.

— Скоро закончится? Я хочу пива, Соломон. Пошли отсюда. Я была хорошей девочкой и высидела все это.

— Хана, она была моей прабабушкой, — сказал он с упреком. — Можно хоть немного уважения?

Соломон вспоминал ласковую старую женщину, от которой пахло апельсиновым маслом и бисквитом. Она почти не говорила по-японски, но всегда дарила ему сласти и монеты.

— Прабабушка сейчас находится на небесах. Разве это не то, что говорят христиане?

— Тем не менее она мертва.

— Что же, ты не слишком расстроен. Твоя бабушка Сонджа тоже не очень грустная, — прошептала она. — В любом случае, ты ведь христианин, верно?

— Да, я христианин. Почему тебя это так волнует?

— Я хочу знать, что происходит после смерти. Что происходит с младенцами, которые умерли?

Соломон не знал, что сказать.

После аборта Хана поселилась у матери. Она отказалась вернуться на Хоккайдо и проводила дни в ресторане Ецуко, скучая сама и докучая всем остальным. Она не справлялась с английским и не могла потянуть программу в школе Соломона, ненавидела детей своего возраста и отказалась идти в местную среднюю школу. Интересовал ее только Соломон. Как и все остальные, он думал, что Хана исключительно красива, но Ецуко предупредила его, что девочка являлась нарушителем спокойствия и что он должен дружить с девушками из своей школы.