– У меня есть свои интересы в Тригорске, – первым делом поставил его в известность Фрид.

Павлов ждал: он понимал, что это лишь прелюдия.

– Но я хочу просить там, – поднял глаза в небо Фрид, – чтобы мне позволили не только завершить Тригорскую историю, но и поучаствовать в судьбе Спирского.

Адвокат удивился.

– А зачем вам Спирский?

– Талантлив, бестия, – пожал плечами Фрид, но поймал взгляд Павлова и понял, что ему не верят. – Ну, хорошо-хорошо… может старый, заслуженный миллиардер иметь свои капризы?

Павлов пожал плечами. Он понятия не имел, что задумал Фрид. Он даже не хотел говорить Фриду, что назначен защищать Спирского.

– Ваши планы – это только ваши планы.

Фрид, соглашаясь, кивнул.

– Мне может помешать лишь одно: если он по части ФСБ что-нибудь натворил… Я слышал, его только поэтому… на самом деле, и закрыли.

Павлов быстро перебрал в голове разговор с Соломиным и решил, что кое-что сказать можно.

– Не беспокойтесь, – успокаивающе сказал он, – не успел ваш подзащитный по-настоящему туда голову сунуть. Просто не успел…

По здравом размышлении, Петр Петрович был даже рад, что у него не вышла операция с тригорскими бумагами до конца. Меньше работы прокурору, а ему ближе назад, к работе. А если эту адвокатессу – Любарскую или Любомирскую – он точно не помнил, все-таки уговорят его защищать…

«Да и этот Йон…» – Спирский крякнул и повернулся на койке на другой бок.

Когда они прощались и Йон, уважительно склонившись, сказал какой-то комплимент, обдав его свежим дыханием только что рассосанной таблеточки, Петр Петрович сделал глупость.

– Вы знаете, мистер Йон… Мне неудобно просить вас…

Йон усмехнулся, по-своему истолковав замешательство Петра.

– Просите, что хотите, компаньон.

Петя набрался решимости и попросил:

– Снимите очки!

Йон на мгновенье замер, а затем расхохотался в голос, и этот смех был резким, колючим и неприятным. А затем «компаньон и заказчик» легко и ловко снял голубые очки, и Спирский пожалел обо всем. На него смотрели абсолютно белые, безжизненные рыбьи глаза.

– Эй, братан, – толкнули его в бок, – слышь, меня Алан зовут, давай меняться.

Петр Петрович открыл глаза и приподнялся. Рядом с койкой стоял один из сокамерников.

– Твои шузы больно мне глянулись, а я тебе свои топчаны подгоню. Замазали?!

Заросший с головы до ног щетиной любитель чужих автомобилей явно был настроен прибрать к рукам и чужие модельные лодочки, скроенные в далекой южной стране из кожи ящерицы и молодого аллигатора.

– Во, зырь, фирма! – совали ему чуть ли не в лицо стоптанные контрафактные кроссовки с надписью то ли АБИДАС, то ли АДИБАС. – Тебе на киче будет вольно в них топтаться, а мне скоро откидываться.

– Ну и что? – отодвинулся от провонявших кроссовок Спирский.

– На воле нужно показаться не уркаганом и не чмом, – серьезно, как ребенку, объяснил ему Алан, – а деловым кентом. Мне твои ботики в самый раз будут. Давай, снимай…

Петр Петрович насупился. Сопротивляться было бесполезно, тем более что с соседней койки за их возней давно уже наблюдал третий арестант, Саламбек.

«Быдло…» – подумал Петр Петрович, сел и нагнулся к ботинкам.