— О. Хорошо.

Ангуа прошла немного в задумчивости и потом сказала:

— Мне интересно, это будет таким же сюрпризом, как и та коллекция камней, что ты показал мне на прошлой неделе?

— Хорошая была коллекция, правда? — сказал Кэррот с энтузиазмом. — Я столько раз проходил по той улице, и никогда не подозревал, что там находится музей минералов! И какие там силикаты!

— Удивительно! И ты думаешь, что люди толпой ринутся туда, как узнают об этом?

— Да, не могу представить, почему нет!

Ангуа напомнила себе, что в душе у Кэррота не было и намека на иронию.

Она сказала себе, не его вина, что гномы показали ему некоторые шахты, и он действительно думал, что куски камней могут быть интересны всем. А за неделю до этого они ходили на сталелитейный завод. Там тоже было очень интересно.

И все равно... все равно... Кэррот не мог не нравится. Кэррот нравился даже людям, которых он арестовывал. Он нравился даже старухам, которые постоянно дышали из-за него свежей краской. Он нравился ей. Очень. Из-за этого бросить его будет еще тяжелее.

Она была оборотнем-волком. В этом было все. Приходится или тратить все свое время, на то чтобы люди не узнали этого, или позволить им узнать и тратить все свое время, наблюдая, как тебя сторонятся и перешептываются у тебя за спиной, хотя для того чтобы увидеть, как они перешептываются, надо оглянуться.

Кэрроту было все равно. Но ему было не все равно, что другим людям было не все равно. Ему было не все равно, когда даже самые близкие друзья-коллеги начинали носить кусочки серебра где-нибудь на теле. Она видела, как он расстраивается из-за этого. Она видела, что напряжение растет, и он не знал, как с ним бороться.

Все стало, как предсказывал отец. Общайся с людьми не только во время еды, и это будет все равно, что спрыгнуть в серебряную шахту.

— По-видимому, будет огромный салют после празднества в будущем году, — сказал Кэррот. — Мне нравятся салюты.

— Я поражаюсь, почему Анк-Морпорку нравится отмечать факт того, что триста лет назад здесь была гражданская война, — сказала она, возвращаясь к действительности.

— Почему бы и нет? Мы победили, — сказал Кэррот.

— Да, но вы и также и проиграли.

— Всегда ориентируйся на положительные моменты, так я говорю. Ага, вот мы и пришли.

Ангуа посмотрела на вывеску. Она уже научилась читать руны гномов.

— Музей Хлеба Гномов, — сказала она. — Черт. Не могу дождаться.

Кэррот счастливо кивнул и толкнул дверь. Внутри стоял запах засохших корок.

— Эй-ей, мистер Хопкинсон? — позвал он. Ответа не было. — Он иногда уходит, — пояснил он.

— Наверно когда радостное возбуждение становится слишком сильным для него, — сказала Ангуа. — Хопкинсон? Что-то не очень похоже на фамилию гнома.

— О, он человек, — сказал Кэррот, переступая порог. — Но известный авторитет. Хлеб — это его жизнь. Он опубликовал полное описание наступательной выпечки. Ну... раз его нет здесь, я возьму два билета и оставлю два пенса на столе.

Музей мистера Хопкинсона не производил впечатления, что у него бывало много гостей. На полу и витринах лежала пыль, и очень много пыли было на экспонатах. Большинство из них были классической боевой формы, с чертами своего съедобного происхождения, но там были и буханки, ватрушки ближнего боя, убийственные метательные гренки, огромное количество других запыленных орудий изобретенных расой занимающейся едой как оружием и зашедшей дальше всех в создании его убийственных видов.