Саша помог мне подняться, и мы потихоньку двинулись к дверям. Метрах в десяти от входа стоял крытый брезентом грузовик, куда санитары уже загружали тяжелораненых (или убитых?). Мы с Сашей свернули за угол и поковыляли к нашей комнате.

Сейчас придем к себе, ляжем на свои места, отдохнем немного. А там и наши все подойдут. И утро встретим все вместе, как пожелал нам перед боем Бояринов. А там можно и в госпиталь! Мы поднялись на ступеньки, прошли по засыпанному гравием коридору, отодвинули плащ-палатку, зашли в нашу комнату… и не узнали ее. Там все было перевернуто вверх дном. Все койки от окон отодвинуты, матрасы валялись на полу. На них сидели и ели что-то из консервных банок солдаты «мусульманского батальона». Я вспомнил, что перед боем оставил у себя под матрацем подмышечную кобуру, которую купил еще летом в дукане на Зеленом рынке. Кобура была очень удобная и мягкая — не в пример нашим штатным! Но где теперь моя койка? И кобура, конечно же, пропала… Ну и бог с ней! Главное — жив!

— Вот они где! — послышался сзади возбужденный голос. — А я смотрю, вроде бы за угол свернули, а они тут… Товарищи офицеры, ну что же вы… Вам надо в госпиталь, пойдемте! Не драться же с вами…

На пороге стояли солдат-санитар и молодой лейтенант из «мусульманского батальона». Они подхватили нас под руки и повели к грузовику.

Грузовик уже был полностью загружен. Ближе к кабине на металлическом полу лежали убитые и тяжелораненые. Остальные сидели, привалившись к бортам, друг к другу. Нас с Сашей подсадили, закрыли за нами борт. В кузов вскочили два солдата из «мусульманского батальона».

Из их разговора я понял, что мы едем в наше посольство и что нас прикрывать будут две БМП — одна впереди, одна сзади.

Солдаты в кузове взяли автоматы наизготовку.

— Могут обстрелять! — пояснил один из них. — Еще стреляют!

Я вытащил из куртки свой пистолет, попытался передернуть затвор, но левая рука плохо слушалась.

— Давайте я помогу, — сказал солдат. Он дернул затвор, загнал патрон в патронник и передал мне пистолет.

— У меня теперь такой же есть! — похвастался он. — Мне командир подарил за храбрость! Во! Трофейный!

И он вытащил из-за пояса ПМ, покрутил его, снова сунул за пояс.

Машина тронулась. В это время вдруг откуда-то появился наш Титыч. Он увидел меня и Сашу, сидящих у заднего борта, и закричал:

— Саша! Валера! Ребята! Что врачи сказали?

Машина, переваливаясь на колдобинах, поехала, а Титыч бежал за нами, размахивал руками, и кричал:

— Ребята! Саша! Валера!

А мы с Сашкой, не сговариваясь, закричали:

— Титыч! Забери нас! Оставь нас здесь!

Машина сильно сбавила ход, и Титыч подбежал к самому борту.

— Валера, что с рукой? — испуганно спросил он, увидев мою забинтованную левую руку.

— Титыч, оставь нас здесь, у меня правая рука в порядке, стрелять могу! — кричал я, размахивая пистолетом, зажатым в руке.

Мне очень не хотелось уезжать. Я представлял, как завтра… да нет, уже сегодня утром ребята все соберутся в нашей комнате. Как придет Бояринов и скажет, что мы — молодцы и что вот, мол, мы и собрались, как и было загадано вчера… И мы будем сидеть, рассказывать друг другу, кто что видел, как было страшно, как нас чуть не поубивали и как мы победили… Было до слез обидно уезжать сейчас, когда мы победили, когда все хорошо…