Ромэр вскинулся, его конь преградил мне дорогу. Глядя мне в глаза, он быстро заговорил, явно волнуясь:

— Ваша обида на мои слова мне понятна. Вы умны и понимаете, что говорил я не для вас, я не знал, что вы очнулись. Это не было желанием оскорбить вас. Я выплескивал на отца свое возмущение его попыткой навязать мне неизвестную женщину. У нас давно не простые отношения и его откровенное вмешательство в мою судьбу взбесило меня. Я хотел ударить его словами побольнее, выразить этим свой протест. Понимаю, что это было глупо и по-мальчишески. Я понимаю так же, что если бы все ваши неприятности ограничилась только моими грубыми словами, вы могли бы найти в себе милосердие и попытались простить меня… Но вы должны чувствовать, видеть, что я люблю вас больше жизни! Дело не в Предназначении — я его не принял. Но я люблю, первый раз в жизни и последний. И просто сгораю от чувства вины, сам погубив свое счастье, оставив вас на растерзание. Мне нужно хотя бы ваше искреннее прощение — я уже не надеюсь на большее. Простите меня, Виктория, а я себя не прощу никогда, поверьте мне. Отец был прав — она есть. И не было бы ничего прекраснее, чем держать вас в руках, целовать глаза… Простите меня, княжна, мне нужно это, чтобы продолжить жить после вашего ухода.

Не знаю, что двигало мной, почему так случилось, но я протянула ему руку, сдернув перчатку, и сказала: — Прощаю вас от всей души. Не сомневайтесь — искренне прощаю. Желаю вам найти свое счастье, любовь бывает не обязательно единственной в жизни. Я знаю кучу примеров.

Ромэр тронул стремена, конь приблизился ко мне вплотную. Его колено прикоснулось к моим ногам, а рука утонула в его руке. Он, стараясь максимально продлить такую близость, медленно поднял мою руку к своим губам. Они дрожали. Я опять почувствовала беспокойство — не готова была к его истерике, если что. Он прижался губами к моей коже и закрыл глаза. Прощение затягивалось. Я маялась. Мне было неудобно. Не отпуская ладонь, он смотрел мне в глаза, перебирая и гладя мои пальцы. Я почувствовала уже откровенную неловкость, замялась, потянув обратно свою руку:

— Извините, граф, мне пора. Ваш батюшка будет беспокоиться. — Осторожно разворачивала я лошадку в строну дома.

Дальше все произошло так быстро, что я не успела отреагировать.

Ромэр потянулся к моим волосам, сдернул с них ленту, в его руке сверкнул нож. Я от неожиданности оцепенела и не успела даже двинуться, как один из моих локонов остался в его руке. Он с высоты своего роста с достоинством поклонился мне, поцеловал локон и ускакал, прихватив и ленту заодно. Что ж, красиво. Как в романах. И герой красив, как Бог. Получив прощение, он «вернет себя в общество» и дамы разорвут его на части. Мужчина утешится, все будет нормально — задавила я в себе шевельнувшееся сочувствие к нему.

Дома мне предстоял разговор со старшим из графов. Ему нужно было знать, что сын признал его правоту, сожалеет о размолвке и главное — получил мое искреннее прощение. Грэгор отнесся ко мне по-отцовски, жалел и оберегал. И мне, в свою очередь, хотелось рассказать ему хорошую новость, обрадовать его. Он тяжело переживал ссору с сыном, а теперь они помирятся. Для него это будет большая радость.